– Простите, Анджа, я должен был сам подумать…
– Надеюсь, вы не считаете, что это, – я сделала рукой обводящий жест. – гм-м… подумала я?
– Ваши соседи – очаровательные люди.
– Вероятно, вы единственный, кто так считает. Да они и сами никогда бы так себя не обозначили.
– Я выразился неуместно?
– Абсолютно. Но именно сию минуту я впервые с нашей встречи почувствовала, что вы действительно сделались новым русским бизнесменом.
– Мне жаль…
– Чего же? До этого от вас попеременно несло то органами, то советским проектным институтом. Чем это лучше? К тому же еще и давно неправда…
* * *
Вадим смотрел на портвейн со странным выражением на лице. Может быть, вспоминал юность.
– Давайте не будем его трогать, – предложила я. – У меня есть начатая бутылка коньяка, думаю, этого будет достаточно.
Пить коньяк из огромных Фросиных бокалов казалось весьма сомнительным деянием, но я отчего-то не стала искать имеющиеся у меня, аккуратные и вполне симпатичные рюмки, доставшиеся в наследство от бабушки. Вадим согласно кивнул и разлил напиток, цвет которого всегда напоминал мне о жидкой мастике в школьных коридорах времен моего детства. Впрочем, традиционного, многократно описанного в литературе запаха клопов я не почувствовала. И на том спасибо.
Наш застольный разговор «обо всем на свете» был необычно острым для нас (наверное, действовал коньяк) и это мне, пожалуй, нравилось. Так разговаривают в молодости, когда еще надеются что-то выяснить до конца, и не понимают, что это в принципе невозможно.
– Анджа, что вы хотите разглядеть во мне?
– Шопенгауэр писал, что у каждого человека после пятидесяти появляется в уголках рта горькая складка разочарования…
– Вы видите ее?
– Безусловно.
– А я, наконец, понял, отчего вы, Анджа, спрятались в эту дыру.
– Отчего же?
– Вы просто не умеете жить в стране вежливых продавцов и чистых общественных туалетов. И за пятнадцать лет не удосужились научиться, не приложили к этому никаких усилий. Должно быть, так вам легче сохранить свою особость. Буржуазная окружающая среда вас до сих пор пугает. Вам мерещится в ней какой-то подвох…
– А вам не мерещится?
– Я еще на заре перестройки по настоянию первой жены покрестился в Александро-Невской лавре и теперь спокоен. Мне ничего не мерещится.
– Исполать вам…
– Но случившийся переход от демократического централизма к буржуазной демократии – это всего лишь повод, Анджа. Что – причина?
– Все мои мечты давно умерли, а я до сих пор жива. Это странно.
Он не продолжил случайно (коньяк!) поднятую мной тему, за что я ему была признательна почти до слез. Стенограммы «душещипательных» разговоров я охотно читаю в хороших романах, но в жизни – меня от них сразу же начинает вполне физиологически тошнить. Вспомнив об этом, я посмотрела на стол и удивилась.