Ленка буквально зашлась в бессильном шипении.
– Хватит вам собачиться, – лениво сказала Светка, покачалась на стуле, потом выхватила у Ирки из-под ножа сразу несколько кусочков колбасы, свернула их в трубочку и засунула себе в рот. Следующие ее слова прозвучали несколько невнятно. – Неужели вам не интересно, что это все-таки было? Анджа, ты не обращай на них внимания и рассказывай.
– Сейчас, я только колбасу дорежу, – попросила Ирка.
– Ты ее никогда не дорежешь, – философски возразила Светка. – Так и будешь – резать и резать… колбасу. Знаете, в филологии есть такое понятие: частотность сочетания слов. Так вот, если отбросить всяческий милитаризм, то в письменной речи глагол «резать» в восьмидесяти процентах случаев употребляется со словом «колбаса».
– Интересно, – заметила Любаша, которая в последние годы декларировала свою тягу к вегетарианству.
– Так вы будете слушать или резать колбасу? – спросила я.
– Конечно, слушать, – сказала Ирка, присела на стул и сложила руки на коленях. Зная Ирку чертову бездну лет, я увидела, что Светкино замечание про филологическую частотность почему-то очень сильно подругу задело.
Ленка взяла первую подвернувшуюся под руку свинку, села на тахту и демонстративно отвернулась к окну.
– Вся эта история началась в 1941 году, – сказала я. – Накануне установления блокады Ленинграда. В нашу квартиру, к «красной проститутке» Фросе неожиданно явился один из ее многочисленных возлюбленных по имени Лев Шеин. Внизу его ждал грузовик, в кузове которого лежало что-то, укрытое брезентом. Фрося в то время колебалась, не зная, уезжать ей из уже осажденного города или нет. Явление Льва Шеина и его неожиданная просьба перевесили чашу весов в пользу – остаться. Просьба заключалась в следующем: приютить до лучших времен («до нашей победы над проклятым фашистским отродьем!» – так патетически сказал молодой Фросе молодой Лева.) то, что лежало в кузове грузовика. Лева и еще один человек, который за все время не сказал ни одного слова («может быть, он немой был?» – думала Фрося впоследствии.), быстро перетаскали в опустевшую – большинство соседей уехали в эвакуацию – квартиру несколько деревянных, оббитых железной лентой ящиков. Под конец принесли еще один – железный и вроде бы даже запаянный. Фрося никогда не была болтливой и многие годы жила по принципу: «меньше знаешь, дольше проживешь». К тому же времена тогда были достаточно сложные, да и еще и война. В общем, она даже ничего у Левы не спросила и удовлетворилась его задыхающейся скороговоркой. В самом общем виде инструкция выглядела так: «Ящики не вскрывать, отдать самому Леве, когда он вернется, или его брату Илье Шеину, если предъявит документы, да он, вообще-то, и так похож, но документы все-таки спросить. Если за ящиками не явятся ни Лев, ни Илья, нужно просто забыть о них и жить дальше. Может быть, когда-нибудь потом их востребует человек, у которого будет вот такая татуировка (тут Лев показал Фросе хорошую фотографию довольно странного шестиконечного креста).» Надо сказать, что грамотная Фрося прочитала довольно много приключенческих романов, и очень любила ходить в кино, не пропуская ни одного нового фильма. Кое-какие, в том числе и западные фильмы ей удавалось посмотреть и на закрытых просмотрах. То есть, воображение у Фроси было вполне инициировано. После слов о татуировке и демонстрации необычного креста она почему-то сразу решила, что Лева – член какой-то религиозной секты и теперь спасает от фашистов принадлежащие ей сокровища. Скажем сразу: никакими тайными обществами, религиозными сектами и ничем подобным дело не пахло. До начала войны все сокровища хранились в Могилевском обкоме партии. После войны считалось, что они попали к немцам и исчезли. Видимо, на что-то подобное и рассчитывал Лев Шеин.