– Мое терпение истощилось. Возьми оружие со стены, инквизитор. Возьми, и сразимся в честном бою. Один из нас – лишний.
– Я не буду сражаться с тобой. Мое оружие не меч, альвис. И не арбалетная стрела в спину.
– Я на собственной шкуре узнал оружие таких, как ты. Дыба и раскаленные клещи. Бери меч, мерзавец!
– Нет.
– Тогда я убью тебя без церемоний. Сначала тебя, потом мою жену. А потом пусть сбегаются твои братья-«собаки». Мне все равно умирать, пыток я не боюсь. Замучить ее вам не удастся.
Людвиг покачал головой.
– Это все? Но я не собираюсь предавать вас духовному трибуналу. В малецефистике вы неповинны оба. А дело о попытке подстрелить семинариста Людвига не подлежит суду инквизиции… Значит, Людвига-инквизитора оно и не касается. Вы что-то еще хотите сказать?
– Я ненавижу вас.
– А я прощаю вас.
– Я не верю тебе. Пес всегда остается лишь псом.
– А ты стал волком. Вернись к людям.
Людвиг повернулся и пошел прочь, ощущая опасность спиной и прикидывая, сможет ли его волшебство отразить последний, смертельный, выпад. Но выпада так и не последовало…
Ненависть – любопытная субстанция, сродни четырем стихиям. Она способна затопить целые области и провинции, как вода, словно земля лежит тяжелым грузом, разрушительна, как ветер, и подобно огню требует постоянного питания.
Ненависть более чем любовь питается взаимностью, а голодающая ненависть может погибнуть.
Во всяком случае, нечто подобное пришло в голову Людвигу, когда вместо удара стали в спину он услышал не слишком приветливый, но зов. Убедившись, что его приглашают вернуться, посланец императора не стал проявлять чрезмерной гордости. И – вернулся.
Дайгал уже убрал меч в ножны и сейчас стоял, скрестив руки на груди и с сомнением рассматривая бывшего инквизитора.
– Ну так что же тебе нужно, «пес Господа»?
Тассельгорн проснулся, почувствовав на щеке теплое прикосновение утреннего луча. Августовский день обещал стать еще одним в череде знойных дней затянувшегося лета. В отдалении лениво и безобидно звенела сталь – скучающие солдаты упражнялись на мечах, прыгая по булыжнику внутреннего двора. В углу комнаты чуть курился паром и пах травами чан с горячей водой, видимо, недавно принесенный слугой. Из внутренних покоев замка доносились вперемешку смех и звонкий голос – пела Маргарита фон Шарфенберг, таинственная сестра Мартина. Слов разобрать не удавалось. Тассельгорн ощутил азарт, сродни беспокойству – не попытаться ли познакомиться с певуньей поближе? Но тут же передумал – быть может, потом.
Беспокойство, впрочем, не прошло, а превратилось в тихий беспечальный зов. Хотелось оставить тесные стены, пустить лошадь рысью по полям, проскакать лесной дорогой, заглянуть в таинственную тесноту холмов. Дела, связанные с книгой Адальберта, перестали казаться такими уж неотложными, с ними справится любимец Гагена, отъехавший по делам еще вчера… О, порази нас враг! – вернулся ли Людвиг? Барон стряхнул с себя оцепенение, потянулся за одеждой.