Михаилу Аргиру не было дела до размышлений стража. Он знал, что находится далеко от земель Херсонесской фемы и здесь готовы принять хоть нарезанный кругляшами чертов хвост, ежели за него можно что-либо выручить.
Все эти укрепленные селения напоминали друг друга, точно орехи: торговцы снедью, конопатчики, парусных дел мастера, плотники, два-три кузнеца и, конечно же, харчевня. Реже — две, но это уже выше по течению, у самых порогов, где корабли в ожидании опытных мандрык, или, по-ромейски, дукторов,[49] задерживались надолго. Здесь харчевня была одна. Над ее крышей вился дым, суливший усталым путникам обильную горячую еду.
Сумерки едва сгустились над Днепром, харчевня была полна, как, впрочем, и всякий день в судоходную пору. Длинные столы были уставлены нехитрой, но обильной снедью и, конечно же, вином, прекрасно восполнявшим недостаточную изысканность подаваемых блюд.
Михаил Аргир впервые за последние дни чувствовал приятную сытость, плавно переходящую в дрему, и с трудом удерживался, чтобы не уснуть прямо здесь, уронив голову на столешницу.
Настроение его заметно улучшилось. Он сидел, благодушно развалясь на скамье, и глядел из-под полуопущенных век вкруг себя несколько лениво, краем уха слушая застольные беседы соседей. Ему еще предстояло сделать нелегкий выбор, но он откладывал это до той поры, когда ночь окончательно поднимет в небесном куполе свой желтый фонарь и вдосталь наевшиеся и напившиеся купцы и их прислуга начнут расходиться по местам ночевки. В какой-то миг он поймал себя на мысли, что ему жаль каждого из этих бедолаг, всякий час рискующих жизнью ради куска хлеба, но тут же одернул себя, а спустя мгновенье до слуха его донеслось:
— Я верно тебе говорю, Хрогарт, дело там нечистое.
— Это с чего ты взял? — поинтересовался у широкоплечего коренастого бородача неведомый Хрогарт, судя по одежде, на сей раз пытающий судьбу в роли купца.
— Вот ты в Константинополь сколько раз ходил?
— Три.
— А кто таков Михаил Аргир — слыхал?
— Да я и здесь о нем слыхал. Он в этих местах с половцами бился. Рубака знатный!
— То-то же. А там он при василевсе из первейших будет.
— И что ж с того?
— А то, — прихватив собеседника за шею и притянув его к себе, в полный голос продолжал бородач, — что архонт Херсонеса за живого Михаила Аргира ныне сулит две сотни бизантов, а за мертвого сотню. Уразумел?
— Ишь ты, так он что, супротив василевса ополчился?
— Дурья твоя башка! Стало быть, не уразумел. В Константиновом граде на Аргира, как и прежде, не надышатся, а здесь — вон что. Вот и поди гадай, то ли Гаврас на Комнина поднялся, то ли Комнин Гаврасу шею свернуть намерился.