Глаза юноши удивленно расширились.
— Ну что ты на меня так смотришь? Подумал и вот нынче отписал твоему отцу. Полагаю, он вполне одобрит предложенную мной партию.
— Мой государь, но кто же эта девушка? — не в силах еще прийти в себя от услышанного, выдавил Фульк Анжуйский.
— О, ты скоро ее увидишь. Поверь, она весьма хороша собой, не глупа, из очень хорошего рода и с немалым приданым. Это дочь герцога Эсташа Буйонского, Мария.
— Но, мой король…
— Что еще за «но»? — Людовик нахмурился, но продолжить фразу не успел. Дверь приоткрылась, и стража отсалютовала копьями, пропуская в королевскую трапезную аббата Сугерия. Преподобный отец осенил присутствующих благословляющим жестом, однако по лицу его было видно, что он прибыл из Сен-Дени не только для того, чтоб призвать милость Господню на голову духовного сына и его челяди.
— Выйди! — скомандовал король Фульку Анжуйскому. — Потом договорим.
Монарх уже много лет знал своего доверенного советника и догадывался, что обещает встревоженное выражение его лица.
— Что-то произошло? — спросил он, когда закрылась дверь за виночерпием.
— Пока не многое, — стараясь говорить как обычно спокойно и взвешенно, начал аббат. — Гуго де Пайен с рыцарями прибыл во Францию.
— Мы ожидали этого. Сколько их?
— Едва ли дюжина. Меньше. Остальные под командованием Жофруа де Сент-Омера остались в Святой земле.
— Вот и прекрасно! Дюжина — это даже меньше, чем предполагалось. Что же тебя беспокоит?
— Я затрудняюсь ответить. Предчувствие. Вернее, то, чем оно вызвано.
— Ты говоришь загадками, любезный Сугерий.
— Все оттого, сын мой, что я сам ищу ответ на загадку и пока, увы, не нахожу его.
— О чем речь?
— Нынче утром чуть свет ко мне прибыл Бернар Клервоский.
— Он что же, откуда-то прознал, что мы намерены отправить его нашим посланцем в Рим?
— Нет, он не знал об этом, — покачал головой настоятель Сен-Дени. — Но я лично открыл ему нынче и то, что вы желаете видеть его епископом, и то, что намерены отправить представителем христианнейшего короля к престолу святейшего Папы.
— И что же он?
— Решительно отверг и то, и другое.
— Вот как? Аббат, категорически отвергающий епископский посох и не желающий ехать ко двору понтифика? Что еще за нелепая блажь?
— Это еще не блажь. Бернар объявил, что намедни ему явился ангел Божий и велел объявить крестовый поход против короля Генриха Боклерка.
— Что?! — Людовик Толстый с неожиданной легкостью подскочил с кресла. — Вот же дикая нелепость! Он, что же, окончательно выжил из ума?
Аббат Сугерий пожал плечами.
— Я бы не говорил столь резко, когда речь идет о Божьих ангелах. Но, признаюсь, и меня изрядно удивляет этот случай. По словам аббата Клервоского, ангел объявил, что король Британии — святотатец и королевство его погрязло в ереси. И что именно ему, Бернару, надлежит покарать нечестивцев и вновь мечом и Божьим словом восстановить поруганный крест по ту сторону Ла-Манша.