При этих словах Джини не удержалась от того, чтобы бросить взгляд на Паскаля, и Макмаллен с присущей ему зоркостью тут же заметил это.
– Я должен пояснить еще кое-что, – добавил он. – У вас может возникнуть впечатление, что я с предубеждением отношусь к мужу Лиз. Возможно, это и так. Но не думаю, что такое предубеждение способно помешать мне трезво оценить его качества, хотя у вас на этот счет может быть иное мнение. Как бы то ни было, Джон Хоторн никогда не был мне симпатичен, и я пытался отговорить Лиз от брака с ним. По-моему, это опасный, холодный и надменный человек, чем весьма походит на своего папеньку. Насколько могу судить, Джон Хоторн – махинатор, движимый исключительно эгоистичными соображениями и личными амбициями, человек без малейших принципов, пример политика наихудшего пошиба. Вместе с тем он очень умен и талантлив, однако, на мой взгляд, это делает его еще более опасным. Лиз частенько говорила, – задумчиво произнес Макмаллен, чуть запнувшись, – что я заблуждаюсь. Она признавала за ним некоторые недостатки, к примеру, высокомерие, но тут же указывала на «смягчающие вину обстоятельства» – издержки воспитания и тому подобные оговорки. Выходя замуж, она была просто без ума от него. Однако уже в то время я знал о ее будущем муже гораздо больше, чем могла себе представить Лиз, и мне предстояло принять нелегкое решение: рассказать ей все, что мне известно, или хранить молчание. В конце концов я выбрал молчание. Лиз так рьяно защищала его, с такой убежденностью превозносила его достоинства, что мне казалось жестоким говорить ей правду. Во-первых, она попросту отказалась бы мне верить. Во-вторых, это положило бы конец нашей дружбе. – Макмаллен опять запнулся, отвернувшись от слушателей.
– Я сам себя убедил, что Лиз могла быть права, утверждая, будто Хоторн способен измениться, а потому смолчал. В чем сегодня горько раскаиваюсь.
Снова наступило молчание. Макмаллен погасил сигарету и посмотрел на Паскаля.
Позже я еще вернусь к моим доводам, почему Хоторн не заслуживает доверия. Мне хотелось бы оставить их «на закуску». В конце концов, – в его голосе прозвучали нотки горечи, – для меня не секрет, зачем вы здесь и почему Николас Дженкинс так ухватился за эту историю. Возможно, я и непривычен к общению с журналистами, но даже мне известно, насколько быстро они улавливают любой намек на скандал, связанный с сексом, и сколь привлекательна для них сама мысль о том, что высокопоставленный человек может устраивать тайные оргии. Разве не так?
Вопрос прозвучал довольно резко. Джини не сказала ничего, предоставив отвечать Паскалю. Ее взволновала горечь, с которой говорил Макмаллен. Получалось так, что этот человек с определенной долей брезгливости решился все же поведать им все, представляющее, по его мнению, для них интерес.