На ступенях за спиной Корде разместился военный оркестр, музыканты настраивали свои инструменты. Из временного загона справа от него послышались крики и мольбы. Женские голоса. Новые жертвы бесконечной кровожадности де Шарантона. Даже зная о том, какая предстоит ему смерть, Корде внезапно страстно захотел, чтобы это началось прямо сейчас. Он не хотел видеть того, что сейчас произойдет.
Он даже не мог молиться, чувствуя, что утратил право на молитву. Он мог только думать, что все это чудовищное извращение, что такого не должно быть. Ему предстояла смерть и, возможно, вечные муки, и все мысли приговоренного сводились к тому, что в жизни ему следовало быть добрее и проще…
Внезапно вспыхнули факелы, и из Кабильдо вышел де Шарантон в сопровождении шести личных телохранителей в черно-красной форме и с мушкетами. За ним горделиво выступала мисс Маккарти в белых кружевах и с венком на голове. В руках она держала Библию — как на конфирмации.
Одеяние де Шарантона было пародией на церковное облачение, и на мгновение в сердце Корде снова вспыхнула надежда. Зрители не в состоянии этого вынести, они просто обязаны возмутиться! Солдаты не могут убить всех сразу! В их силах спасти невинных, которым предстоит сегодня умереть, и тем спасти самих себя!
Но никто не пошевелился.
«Да что же с ними случилось?» — в отчаянии думал Корде. Они что, не видят, что творится? Им все равно, что ли?
Он попытался крикнуть, призвать к восстанию — но голос его был слишком слаб, к тому же, заглушая его, оркестр заиграл «Марсельезу», гимн революционной Франции. Некоторые из зрителей приветствовали музыку криками, и, ужаснувшись, Корде ощутил призрачное дыхание толпы. А толпа — не что иное, как кровожадный зверь, и де Шарантон сделал все, чтобы вселить звериный дух в перепуганных, сбитых с толку людей.
Музыка стихла, и де Шарантон обратился к зрителям. Серебристая шевелюра придавала ему вид доброго старого священника. За его спиной один из солдат подвел мадемуазель Маккарти к почетному креслу на помосте для знати, чтобы ребенок мог получше видеть все ужасы, которым предстояло здесь свершиться.
— Народ Нового Орлеана! — громким голосом воззвал де Шарантон. — Ныне вы будете свидетелями благословенного возрождения. Ныне Новый Орлеан восстанет из пепла подозрительности и сомнений и обратится в сияющий рай, чистый и непорочный!
Он поднял руку, и Корде услышал грохот барабанов вуду, они призывали богов Могущества, которые живут и в мире, и в душе человека одновременно. Корде ощутил жалость к музыкантам, которые были настолько сломлены, что согласились ради де Шарантона осквернить свое искусство, но винить их он не мог. Он не обвинял никого из жертв де Шарантона, кроме себя самого. Как он мог рисковать столькими жизнями, зная то, что знал?