Прячась в тени вигвама, Гааду вместе с Густсил внимательно наблюдала за бледнолицым красавцем.
– Не смотри такими глазами на 'indee', Гааду! – вдруг послышался рядом чей-то ревнивый голос.
Резко обернувшись, девушка увидела Чаа.
– Почему это? – фыркнула она и горделиво вскинула голову. – Почему бы не посмотреть на него? Разве он не красив?
– Это неприлично, Гааду! – Взгляд Чаа был так суров, что девушка невольно отпрянула назад.
– На кого хочу, на того и смотрю! – продолжала упрямиться она. – Я, кажется, не помолвлена ни с тобой, ни с другим мужчиной!
– Dah! — Мальчишка схватил девушку за руку. – Скоро ты будешь со мной помолвлена!
Густсил, не обладавшая и десятой долей смелости своей подруги, до этого момента наблюдала за сценой молча и лишь нервно теребила свой амулет. Когда же Чаа схватил Гааду за руку, она и вовсе убежала.
Резко вырвав руку, Гааду тряхнула волосами, словно непокорная лошадь гривой:
– Я не из вашего народа, Чаа. К тому же я не такая трусиха, как Густсил!
Чаа приблизился к девушке на шаг и, яростно сверкнув глазами, проговорил:
– Но я хочу, чтобы ты стала моей женой, Гааду!
– Я никогда не выйду за тебя, Чаа! Я выйду замуж только по любви или никогда не выйду, как Лозен, – выпалила ему в лицо Гааду и снова посмотрела вслед белому незнакомцу. Сомнений не было – это был тот мужчина, что столько раз являлся ей во сне и в мечтах… С яркими глазами и горевшей огнем на солнце рыжей копной волос, он был необычайно красив. Стройный и сильный, как все мужчины их племени, он в то же время был каким-то другим, не похожим на остальных. В чем заключалось это отличие, Гааду до конца не могла понять. Вероятнее всего, в его длинных мускулистых ногах и крепких бедрах, плотно обтянутых кожаными брюками. Глядя во все глаза на бледнолицего, Гааду вдруг поняла: отныне для нее существует на свете только один мужчина и никто другой ей не нужен.
Дребезжащие звуки расстроенного пианино, доносившиеся из салуна, действовали Джордану на нервы, так же как уличный шум и нестерпимая жара. Ловкими, привычными движениями скрутив сигарету, он чиркнул спичкой и с наслаждением вдохнул терпко-пряный дым и выпустил его в небо.
День действительно выдался невероятно жарким – казалось, закопай в песок яйцо, и через пять минут оно сварится вкрутую. Джордан проделал трудный путь, и в горле у него пересохло, но, слава Богу, через минуту он сможет утолить жажду.
Докурив и отбросив щелчком окурок, капитан вдавил его в песок каблуком и вошел в салун. Пол здесь был земляным, точнее, песчаным, а воздух прокуренным. На грубой деревянной полке выстроились в ряд рюмки разного калибра, на стене красовалась картина, изображающая обнаженную женщину, – неизменный атрибут всех дешевых салунов.