— Сеятель ушел к своим соплеменникам, а оттуда собирается махнуть за Конструктором, которому, возможно, тоже будет интересно, что затевает Игрок в нашем мире. Кстати, он подал интересную мысль. Вот его прощальный слоган: «Странные вы существа, файверы,— абсолютные индивидуалисты. Вместо того, чтобы объединиться и стать Инженерами в собственной метавселенной, хозяевами своего космоса, вы вдруг становитесь странниками, паломниками, просто туристами, созерцателями красот иных миров... Может быть, это и необходимо для какого-то краткого периода самосовершенствования, но чтобы вечно ничего не делать— это выше моего разумения! Если тебе не нужен космос, зачем ты космосу?»
В келье Тота Мудрого воцарилась тишина.
Грехов кинул горящий взгляд на Ставра и вышел, за ним последовал Диего, оставив в воздухе тихое слово прощания.
— Это камень в мой огород,— сказал Ян Тот.
«И в мой»,— подумал Ставр, но вслух ничего не сказал.
— Файверы,— произнес Прохор, пробуя слово на слух.— О ком это он?
— Обо мне, о вашем сыне,— кивнул на задумавшегося Ставра хозяин.— Обо всех, кто вышел за пределы человечества. Может быть, идея Сеятеля не так уж и утопична?
— Я не совсем...
— Объединиться. Файверам пора объединяться. Нет ничего проще... и сложней.
Радость семейной встречи была горькой и недолгой.
Помянули Ольгу Панкратову, мать — для Ставра, жену — для Прохора, дочь — для Берестовых. Потом выслушали рассказ путешественника по вселенным (Ставр все никак не мог свыкнуться с мыслью, что мамы нет и не будет, и поэтому был скуп на подробности) и засобирались по делам.
Встреча происходила на Земле, в Новосибирске, но не в доме бабки Ставра, Анастасии Демидовой, а на квартире у одного из интраморфов, ударившегося в бега.
Ратибор и Анастасия ушли первыми, пережив бурю чувств и счастливые минуты встречи с живым и невредимым внуком. Прохор остался еще на некоторое время, потому что у него здесь было назначено рандеву с кем-то из руководителей «контр-3».
Этим человеком оказался Людвиг Баркович. Как выяснилось, он попросил Прохора устроить ему беседу с сыном, и Ставр, в общем-то не желавший ни с кем встречаться официально, не нашел сил рассердиться на отца, понимая, что командиры «контр-3» хотят выяснить, удалась ли миссия посланников. Видимо, беседа с Греховым их не удовлетворила.
Пришлось задержаться на полчаса, хотя сердце рвалось на Марс, в Долину Фобоса, где в условиях строжайшей секретности действовал аналитический центр «контр-3».
Баркович, не изменившийся внешне ни на йоту, выслушал рассказ Панкратова-младшего без комментариев. Он ничего не сказал даже в ответ на философские отступления Ставра, попытавшегося очертить стратегию Игрока — ФАГа, а также идею «серых призраков» о наступившем Времени Перемен. Впрочем, для Ставра удивительным было не молчание командора погранслужбы, а его состояние флегматичного спокойствия. То ли гибель многих соратников не отразилась на эмоциях шерифа Системы, то ли он их тщательно скрывал, то ли привык считать потери неизбежным следствием противостояния. Единственная реплика, которую он себе позволил, касалась того места в рассказе Ставра, где тот упомянул о погоне.