Ее вдруг охватила непреодолимая тоска по простой жизни. По былым дням. По временам, что были до того, как Майлз превратил компьютерную операционную систему, произведшую в мире технологий настоящий фурор, в состояние ошеломляющих размеров.
В ее голове зазвучали слова, сказанные в то утро Человеком-Койотом: «Разве вы не тянетесь к свету – вы, окруженные темнотой? Разве вы не ищете дорогу домой?» И, осознавая, каким огромным материальным богатством она окружена, Эрика мысленно ответила: «Да, я ищу дорогу домой».
И в следующее мгновение она поняла, что действительно ищет путь к своему дому. И сама поразилась этому откровению, его простоте и в то же время его глубокой истинности.
Но где же был этот дом?
Не здесь, не в плену страсти к материальным ценностям.
Где же тогда?
Дом находится в прошлом, в минувших годах, в том, что существовало еще до… До чего?
Эрику охватило второе откровение, такое ясное и потрясающее, что она резко выдохнула. До войны…
Теперь все прояснилось. Она увидела семя зародившихся внутри нее сомнений.
Эрика поняла, что на самом деле не открыла ничего нового, что она жила с этим долгие годы, точнее, последние тридцать лет, в течение которых заботилась о своей семье, о Майлзе Хэйверзе, человеке, ставшем легендой. Правда открылась ей уже давно, просто Эрика сама же похоронила ее.
Человек, за которого она вышла замуж в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году, за один день до того, как он отправился во Вьетнам, был вовсе не тем человеком, что вернулся позднее.
Эрика знала, что война калечит тысячи жизней. Но каким-то образом она ощущала, что случай с Майлзом был уникальным. Время, которое Майлз провел во Вьетнаме, повлияло на него не так, как на других; когда он вернулся домой, на нем не было ни царапины. Не снились ему и типичные послевоенные кошмары, он не кричал во сне, как другие солдаты, по рассказам их жен. Майлз спал как младенец. Он не нуждался в психологической помощи, не стремился к поддержке товарищей; у него не было психических припадков; он не испытывал депрессии, равно как и чувства вины. По сути, Майлз вернулся с неведомыми ему прежде амбициями и странным оптимизмом, и это тогда несколько встревожило ее.
Он никак не хотел говорить о войне. Он лишь улыбался и говорил, что теперь ощущает в себе силу тигра. Однако теперь, спустя тридцать лет, в течение которых она изгоняла свои тревожные мысли, Эрика все же заставила себя признать, что тогда Майлз изменился кардинальным образом – он вернулся домой жизнерадостным. Впервые с момента окончания войны она спросила себя: «Что же могло так сильно изменить его?»