Драмм хмуро посмотрел на него.
— Близость создает атмосферу удовлетворения, — продолжал старший граф, — а одинокому человеку легко принять благодарность за что-нибудь другое. Ты сейчас беззащитен, понимаешь ты это или нет. Эта женщина действительно добросердечна и мила. Но ты знаешь и других таких же, и знаком с десятками дам, которые гораздо красивее. Я вообще сомневаюсь, что ты заговорил бы с мисс Гаскойн, если бы встретил ее в Лондоне. Не надо так оскорбляться, просто обдумай мои слова. — Он снова прошелся по комнате. — Еще есть вопрос воздержания, вполне понятная трудность для молодого человека. И не стоит недооценивать чувство соперничества, которое в тебе очень сильно развито. Кроме того, излишняя жалость, поскольку у бедной крошки ничего нет, пробуждает в тебе, как в джентльмене, сострадание. Вместе все эти чувства создают впечатление, что ты неравнодушен к хозяйке дома, даже если ни разу не прикоснулся к ней.
Драмм сидел, словно застыв на месте.
— Я ценю твое трезвомыслие, зная, что ты не думаешь о женитьбе на ней, — говорил его отец, не переставая мерить комнату шагами. — Мезальянс — это больше чем социальная ошибка. Посмотри на бедную миссис Тук. Когда она была Розалиндой Осборн, весь мир лежал у ее ног. Теперь она принадлежит к другому кругу и должна работать как крестьянка, зарабатывая себе на пропитание. Я бы не хотел нести такое бремя, как она. И дело не только в деньгах. Она навсегда отрезана от того, к чему привыкла. Мужчина, женившись на даме из низшего общества, ощутит то же самое, как только улетучится его внезапная страсть, а женитьба, как правило, уничтожает всякую страсть. Даже если ты достаточно умен, чтобы избежать брака, — продолжал граф Уинтертон, — я бы не хотел, чтобы ты неправильно понял ситуацию и совершил другую ошибку, из-за которой потом придется краснеть. По крайней мере Розалинда своего мужа любила, и думаю, сейчас это является для нее некоторым утешением. Тут же совсем другое дело. Сильно сомневаюсь, что чувством захвачено твое сердце, скорее всего это симпатия и еще бог знает что. — Он помолчал, потом поднял тонкий палец, не давая сыну ответить. — Ты — сущий клад, Драммонд, даже если и отрицаешь это. Я прошу тебя быть осторожным. Я уверен, что эта женщина и не думает охотиться за тобой, но у нее могут быть друзья, которые думают по-другому.
Драмм смотрел на него, и взгляд был так холоден и тверд, что отцу пришлось отвести глаза.
— Я просто высказываю свои сомнения, — добавил старший граф.
Это прозвучало почти как извинение, во всяком случае, из уст его отца, не привыкшего ни у кого просить прощения.