И увидели мы, что для него не тайна — наши знаки Маяка Вечности. Он поклонился нам и сказал: «Привет вам, братья из Фив. Я — Фома, смиренный ученик Того, кого вы ищете. Поведайте цель вашего путешествия. Кто послал вас?»
И полился разговор, ведомый на языке Святилища Мира.[9] В какой-нибудь час мы узнали от брата Фомы все то, что предшествовало появлению Учителя; и как, и чем угодно было ему открыться в мире… Великое, благоговейное недоумение охватило нас: ибо вот мы, приученные искать малое в великом, как могли мы вместить Малое в Великом?
— Поистине, — воскликнул Клодий Македонянин, — Учитель этот вместил в себя все сказания и мифы мира!!
— И претворил их в истину, — сказал я, Фалес Аргивинянин, — или ты, Клодий, забыл, что сказал нам великий Гераклит? Или забыл ты, как жрец Неизреченного, чье имя — Молчание, поведал нам о поклонении Учителю при Его рождении?[10] Готовься увидеть Самое Истину, Македонянин.
Фома встал и поклонился мне, Фалесу Аргивинянину. «Я более не имею ничего сказать вам, братья, — промолвил он. — Ваша мудрость служит воистину вам маяком. Я иду предварять Учителя».
Как только он ушел, я, Фалес Аргивинянин, призвав таинственное имя Неизреченного,[11] погрузил себя в созерцание Грядущего, и мне дано было увидеть нечто, что легло в основу того, что время принесло мне.
Когда я открыл глаза, передо мной стояла женщина, еще молодая, красивая и с печатью Великой Заботы на лице.
— Учитель призывает вас, иноземцы, — тихо молвила она. Мы последовали за ней, Клодий Македонянин — торопливо, не умея сдерживать порывы горячего сердца, а я, Фалес Аргивинянин, спокойно, ибо разум мой был полон великого холода Ужасающего Познания, данного мне в коротком созерцании грядущего. Холод всего мира нес в себе я — откуда же было взяться теплоте?
Так вступили мы на террасу, освященную луной. В углу ее, в полумраке от тени маслин сидел ОН, УЧИТЕЛЬ. Вот что я видел, Фалес Аргивинянин: Он был высокого роста, скорее худ, простой хитон с запыленным подолом облегал его плечи, босые ноги покоились на простой циновке из камыша, волосы и борода темно-каштанового цвета были расчесаны, лицо худое и изможденное Великим Страданием Мира, а в глазах я, Фалес Аргивинянин, увидел всю Любовь Мира. И понял все, независимо от того, что открыло мне, как посвященному, духовное окружение Учителя.
А Клодий Македонянин уже лежал у ног Учителя и, лобызая их, огласил рыданиями сад и террасу. Рука Учителя ласково покоилась у него на голове. А приведшая нас женщина полуиспуганно глядела на меня, Фалеса Аргивинянина, спокойно стоявшего перед лицом Учителя.