Альварадо схватил Джину за руку, и она попыталась вырваться, этот сукин сын споткнулся, и они оба упали на чей-то газон.
Макс заехал на тротуар, остановился, взвизгнув тормозами, и выскочил из машины.
Джина метнулась в сторону от Альварадо. Последнего спасло только то, что он больше не пытался ее задержать.
– Хватит, – холодно сказал Макс, – Джина, садись в машину. – Он повернулся к Альварадо. – Благодарю за помощь. Дальше я справлюсь без вас.
Детектив вскочил на ноги:
– Я не пытался…
– Поэтому вы еще живы. Если бы я решил, что вы хотите ее обидеть… Вам пора домой, детектив.
Альварадо оглянулся на Джину, которая стояла, тяжело дыша, и тыльной стороной ладони стирала с лица слезы.
– Ты хочешь остаться с ним? – спросил он, игнорируя угрожающий тон Макса, чем заработал несколько лишних очков в его глазах.
Джина кивнула:
– Прости меня, Рик.
Он тоже кивнул и отряхнул брюки, не обращая внимания на порванное колено.
– Ей нужна серьезная психологическая помощь, сэр, – негромко сообщил он, проходя мимо Макса.
Макс тоже поглядел на Джину. Она была очень бледна и молча смотрела на него огромными глазами.
– Возможно, он прав, – предположил Макс. Джина молчала. – Садись в машину. Пожалуйста.
Она подчинилась. Не спуская с него глаз, она обошла машину кругом, открыла пассажирскую дверь и опустилась на сиденье.
Макс сел за руль, остро чувствуя на себе ее взгляд, полный надежды.
Нет, Джина. Нет, милая, я здесь совсем не за этим.
– Тебе понравилась музыка? – спросила она наконец.
Он знал, что бесполезно все отрицать и притворяться, что его не было в клубе. Она и во время концерта все время поглядывала на угол, в котором он прятался.
– Не знаю… Я никогда особенно не увлекался джазом, но это было… интересно.
– А это хорошо?
– Джаз – это не мое, – неохотно признался Макс. – Слишком он хаотичный и отвлеченный.
– Знаешь, но ведь то же самое можно сказать и про Хендрикса, – заметила Джина. Однажды он сказал ей, что испытывает тайную слабость к Джими Хендриксу, и она запомнила это. – По-моему, в его музыке еще больше хаоса, чем в джазе. И еще какое-то отчаяние, и… не знаю… бурление, как в расплавленном металле. Возможно, его хаос и отчаяние просто ближе лично тебе.
– Возможно. – Будь все проклято. Бурление и отчаяние. Наверное, именно за это он и любит Хендрикса. Макс завел двигатель. – Где ты остановилась?
– Недалеко. Можешь высадить меня на углу. – Макс молча поглядел на нее. – Но хоть ты и не любишь джаз, тебе понравилось, как я играю?
Она сидела совершенно несчастная, с размазанной вокруг глаз тушью и красным носом, кажется, собираясь опять заплакать, и все равно была невыносимо красивой. Очень короткая майка с открытой спиной и единственной лямкой вокруг шеи нисколько не скрывала ее изумительного тела. Особенно, когда она играла.