— Что же вы сказали ей?
— Что я мог сказать? Она, разумеется, увидела, какой это для меня удар. И ведь ее признание сделало меня сообщником преступления! Она поняла все это быстрее, чем я сам. Она попросила у меня сутки срока и заставила дать слово, что пока я ничего предпринимать не буду. И наотрез отказалась назвать мне имя шантажиста. Она, вероятно, боялась, что я отправлюсь прямо к нему и превращу его в котлету, а тогда все выйдет наружу. Она сказала, что до истечения суток я узнаю, какое решение она приняла. Боже мой! Клянусь вам, Шеппард, мне и в голову не приходило, что она задумала. Самоубийство! И по моей вине!
— Нет, нет. Вы преувеличиваете. Не вы виновны в ее смерти.
— Вопрос, в том, что мне делать? Бедняжка умерла. Нужно ли ворошить прошлое?
— Я склонен согласиться с вами.
— Но есть и другое. Как мне добраться до негодяя, который довел ее до гибели? Он знал о ее преступлении и жирел на нем, как гнусный стервятник. Она заплатила страшной ценой, а он останется безнаказанным?
— Понимаю, — медленно сказал я.
— Вы хотите найти его и покарать. Но тогда придется примириться с гласностью.
— Да. Я думал и об этом. И никак не могу решиться.
— Я согласен с вами, что негодяй должен быть наказан, но следует взвесить и все последствия.
Экройд вскочил и забегал по комнате. Потом снова сел.
— Послушайте, Шеппард. Остановимся пока на этом. Если она не выскажет своего желания, пусть все останется как есть.
— То есть как это? — спросил я с изумлением.
— У меня глубокое убеждение, что она должна была оставить мне прощальное слово. Это бездоказательно, но я верю.
— Она вам ничего не написала? — спросил я.
— Я убежден, что написала, Шеппард! И более того, я чувствую, что, добровольно выбрав смерть, она желала, чтобы все открылось: она жаждала хоть из гроба отомстить этому человеку. Я верю, что, если бы мы увиделись еще раз, она бы назвала мне его имя и попросила сквитаться с ним. Вы согласны со мной?
— Да, в некотором отношении. Если, как вы выразились, она выскажет свое желание…
Я замолчал: дверь бесшумно отворилась, Паркер внес на подносе письма.
— Вечерняя почта, сэр, — сказал он, подавая поднос Экройду.
Он собрал кофейные чашки и так же бесшумно вышел. Я поглядел на Экройда. Он сидел неподвижно, уставившись на длинный голубой конверт. Остальные письма рассыпались по полу.
— Ее почерк, — шепнул он.
— Она опустила это письмо вчера вечером, перед тем как… как…
Он разорвал конверт, затем резко обернулся ко мне:
— Вы уверены, что заперли окно?
— Конечно, — удивленно ответил я. — А что?
— Весь вечер у меня ощущение, что за мной кто-то следит… Что это?