Оказавшись в железном кольце его рук и чувствуя, что ей не вырваться, Санча издала душераздирающий вопль и зашлась в плаче еще более отчаянном, чем прежде. Одной рукой Хью прижимал ее к себе, не обращая внимания на рыдания, сотрясавшие ее хрупкое тело, а другой подсунул большую мягкую подушку себе под голову и улегся поудобнее.
– Ну-ну, – бормотал он, еще крепче прижимая ее к себе. – Не плачь, я не сделаю тебе ничего плохого.
Собрав последние силы, Санча сделала отчаянную попытку освободиться, но не смогла разорвать его объятий.
– Лежи спокойно, черт возьми! – сказал он. – Разве не слышишь, что я говорю: тебе нечего бояться! – Свободной рукой Хью прижал ее голову к своей груди, словно этим мог заставить ее послушаться. – Ну, успокойся же. – Он отвел волосы с заплаканного лица и принялся гладить ее по голове. Волосы были дивные – густые, длинные, их тяжесть вызвала в нем улыбку восхищения.
Санча, убедившись в его мирных намерениях, постепенно успокаивалась и позволяла ему гладить себя, что он и продолжал делать, испытывая наслаждение от прикосновения к ее волосам. Вскоре жалобные стенания стихли, хотя она еще прерывисто вздыхала от недавних рыданий.
– Ну вот и умница, – тихо говорил Хью. – Пойми, жена не должна бояться мужа.
– Ничего мне от вас не нужно! – произнесла она прерывающимся голосом. – Я не желаю быть вашей женой! – Санча приподняла голову, стараясь не касаться щекой его груди, покрытой курчавыми волосами и обильно политой ее слезами.
– Не желаешь? Почему? Я не урод какой-нибудь – молод, здоров и, – добавил он с ноткой юмора, – силен как бык. – Хью улыбнулся, наблюдая, как трепещут ее черные ресницы, и продолжал: – Я не люблю скандалов и не питаю пагубной страсти к вину. – Наклонив голову к плечу, он заглянул ей в лицо и подмигнул: – Сегодня – это, конечно, исключение. Ведь и святые, так нас, кажется, учили, были небезгрешны.
От него дурманяще пахло вином, а низкий бархатный голос звучал так мягко, так усыпляюще. Нервное напряжение, не оставлявшее ее все это время и дававшее силы сопротивляться действию эликсира, начало слабеть, и дьявольское снадобье постепенно забирало над ней свою власть. Голос Хью звучал как бы отдаляясь и затихая, пока Санча не перестала различать его слова. Веки ее потяжелели, колеблющееся пламя свечи потускнело, стало расплываться перед глазами. Она делала героические усилия, чтобы собрать ускользающие мысли, но с каждым мгновением силы все стремительней покидали девушку, и наконец глубокий сон овладел ею.
Удивленный тем, что она так странно притихла, Хью посмотрел на нее. Похоже было, что его супруга мирно спит. Он подумал было, что это одна из ее хитрых уловок. Но нет, хотя он и ослабил объятия, она осталась лежать такая же обмякшая и неподвижная. Хью бережно приподнял ее, чтобы уложить поудобней, и рука случайно коснулась упругой груди. Не в силах побороть искушения, он на несколько мгновений задержал ладонь на нежной округлости. Девушка никак не отреагировала на его прикосновение и продолжала спать. Хью смутился, словно сделал что-то недозволенное, поспешно убрал ладонь и, взяв ее одной рукой за плечи, а другую просунув под колени, положил поудобней. Однако при этом шелковая сорочка задралась, открыв ее ноги. Нет, положительно до нее нельзя было дотронуться, не подвергаясь при этом искушению.