Однако он не должен попадаться на глаза герцогине, иначе она очень рассердится и пожалуется герцогу.
И чтобы не смущать герцогиню, не злить герцога и не навлекать позор на себя лично, Эван замер как статуя.
Первыми на пикник прибыли всадники – четверо мужчин и две женщины. Одной даме помогли спешиться, другая спрыгнула на землю сама. Двое мужчин отвели коней в тенистую рощу на краю леса и оставили их там пастись. Эван видел, как они приближались, но никому не пришло в голову поднять глаза на деревья, да и кони не проявили беспокойства. Пока все шло как надо. Он чувствовал себя в безопасности.
Вскоре подоспели и те, кто ехал в карете, весьма оживленно выражая свой восторг по поводу погоды, природы и красот ландшафта. Обзор у них неплохой, но в сравнении с тем, что мог видеть Эван, он никуда не годился. Только Эван, единственный из всех присутствующих, мог любоваться озером на всем его протяжении. Только он мог видеть, как меняет свои оттенки вода, как по озеру пробегает зыбь, как поверхность переливается, делаясь местами серебристо-серой, местами почти голубой. Отсюда как на ладони он видел холмы – их вершины, усеянные дикорастущими цветами, клонившиеся от ветра острые стебельки осота – зеленый бархат с рассыпанными по нему золотистыми, белыми, малиновыми огоньками цветов. Его горизонт распространялся несколько дальше, чем у них там, на земле. Он мог созерцать Уэстфал-Эстейт во всем его раздолье. Гости герцога могли довольствоваться лишь жалким лоскутом, в то время как ему, Эвану, досталось все целиком.
Гости рассыпались веером по берегу озера, выискивая места, для того чтобы расстелить на траве одеяла и расставить корзины. Женщины в шляпках, украшенных лентами цвета лепестков мяты и земляники, и коротких платьях в горошек в тон лентам на шляпках казались яркими и полными жизнелюбия, словно они сами составляли органичную часть пейзажа. Даже мужчины, за исключением герцога, тоже смотрелись весьма органично. В бежевых хлопчатобумажных бриджах, в коротких двубортных камзолах – спенсерах, в свободного покроя рубашках, они, нисколько не стесняя себя в движениях, могли удить рыбу, играть в мяч и даже подремать на травке. Большинство успело снять головные уборы. Собственно, первое, что они сделали, прибыв на место, – скинули шляпы, побросав их на расстеленные одеяла.
Герцог Уэстфал оставался в бобрике – одежде из меха бобра и шелка, которая куда уместнее смотрелась бы в чинной обстановке лондонского парка. Руки его обтягивали перчатки из лайки, в правой руке он держал трость. Белые брюки из плотного тика, безукоризненно выглаженные, без единой складочки после сидения в карете, выглядели столь же безупречно, как и острые, словно лезвие ножа, отвороты воротника рубашки. Куртка идеально сидела на его фигуре, подчеркивая ее атлетическое сложение и завидный рост. Он не смеялся непринужденно и беззаботно, как другие гости, словно суровость и строгость обличия отвечала его настроению в данной ситуации, так же как развязность и некоторая легкомысленность гостей.