— Да, друг мой, полагаю, да.
— А мне нет. Человек сам искал себе неприятностей.
— Возможно, он всерьез рассердился на молодую женщину за то, что она чересчур распустила язык.
— О да. Мередит Блейк тоже так сказал. Если он хотел закончить картину, не понимаю, почему бы ему было не взять несколько фотографий и не поработать с ними. Я знаю одного малого — он делает акварели-пейзажи, — он так и работает.
Пуаро покачал головой.
— Нет, я вполне могу понять Крейла. Поймите, друг мой, что в ту пору картина была для него важнее всего на свете. Как бы он ни хотел жениться на этой девушке, картина была для него прежде всего. Вот почему он надеялся, что во время ее пребывания у них в доме ничего не обнаружится. Девушка, конечно, придерживалась совсем иной точки зрения. У женщин всегда на первом месте любовь.
— Мне ли об этом не знать? — почему-то с чувством отозвался старший полицейский офицер Хейл.
— Мужчины, — продолжал Пуаро, — а в особенности люди искусства, устроены по-другому.
— Искусства! — с презрением воскликнул старший полицейский чин. — Вечно эти разговоры про искусство! Никогда я его не понимал и не пойму! Вы бы видели картину, которую писал Крейл. Вся какая-то перекошенная. Девушка на ней выглядит так, будто у нее болят зубы, а бойницы все кажутся кривыми. Неприятная картина! Я потом долго не мог ее забыть. Мне она даже по ночам снилась. Более того, она каким-то образом повлияла на мое зрение — бойницы, стены и все прочее виделись мне именно такими, какими они были на картине. Да и женщины тоже!
— Сами того не ведая, — улыбнулся Пуаро, — вы сейчас воздали должное величию Эмиаса Крейла.
— Чепуха! Почему это художник не может нарисовать такое, на что приятно посмотреть? Зачем лезть из себя в поисках уродства?
— Некоторые из нас, mon cher, видят красоту в самых необычных вещах.
— Девушка эта ведь была хороша, — сказал Хейл. — Намазана, конечно, и ходила почти голая. Нынче девицы вообще потеряли всякий стыд. А то ведь было, если помните, шестнадцать лет назад. В наши дни, конечно, никто не обратил бы внимания на ее одежду. Но тогда — я просто был шокирован. Брюки и полотняная рубашка, распахнутая на груди, а под ними — ничего…
— Вы неплохо запомнили подробности, — лукаво заметил Пуаро.
Старший полицейский офицер Хейл покраснел.
— Я просто излагаю вам то впечатление, которое произвела на меня картина, — сурово ответил он.
— Я понимаю, — успокоил его Пуаро. И продолжал:
— Значит, получается, что главными свидетелями против миссис Крейл были Филип Блейк и Эльза Грир.
— Да. Эти двое просто исходили злостью. Но обвинение привлекло в качестве свидетеля гувернантку, и ее показания получились даже более существенными, нежели показания Блейка и мисс Грир. Она была, как вы понимаете, целиком на стороне миссис Крейл. Готова была сражаться за нее до конца. Но, как женщина честная, говорила правду, не стараясь что-либо скрыть.