Кочегар-неаполитанец поднялся на палубу и заиграл на своей цитре. Полились нежные, серебристые звуки. Аккомпанируя себе, он запел приятным тенором. Из кубрика вышли люди и уселись вокруг него.
Многие из нас не знали итальянского языка, на котором пел кочегар, но песнь его и без слов была понятна. Кочегар пел о любви, хорошей и чистой, как этот воздух, как эта ночь. Звуки] цитры вызывали самые сокровенные чувства и желания. Мысли тянулись к родным, друзьям, к родине. Замерла палуба. Замер рулевой на мостике. Замерли луна, море, воздух, – все замерло… Казалось, судно приостановило свой ход…
На бак медленно поднялся Чили и бесшумно опустился на бухту канатов. Он был неподвижен, и при свете луны его лицо казалось как бы отлитым из яркой меди. Боясь упустить хотя бы один звук песни, мы молчали.
– Хорошо! – задумчиво произнес Чили, когда песня кончилась, и протяжно вздохнул.
– Чили, у тебя в жизни была тяжелая история? – спросил я. – Расскажи.
Чили вздрогнул.
– Что же, – подумав, произнес он. – Рассказать?… Можно. Тебе это полезно будет послушать. Да… Дело было в Сан-Франциско. Я женился на молодой, очень хорошенькой работнице – итальянке Мэри. Ей было девятнадцать лет. Мать ее прибыла в Америку в поисках счастья. От этого «счастья» она скоро померла. Мэри вязала дамские сумочки, – тогда была мода на сумочки ручной работы, – но зарабатывала она очень мало.
Хозяин не имел своего предприятия. Заказы он давал на дом. И шелк, из которого делались сумочки, работницы должны были покупать на свой заработок, который был ничтожен. Как видишь, для хозяина это предприятие было очень выгодно. Мэри едва-едва хватало на жизнь, а тут еще ей пришлось и меня кормить.
Я остался без работы. Профессия моряка на суше мало применима, а мне очень не хотелось уйти в море и оставить Мэри, да и ей не хотелось отпускать меня. Мы крепко любили друг друга. Она была очень мила, и особенно привлекательны были рот и ямочки на подбородке. В ее глазах было что-то детское. Когда я однажды заговорил о возможной разлуке, губы ее сложились так жалобно…
Я готов был взяться за любую черную работу, но на биржах труда и без меня было много безработных. С фабрик и заводов увольняли. Ночлежки и парки были переполнены безработными. А тут еще Мэри забеременела. Что делать?! Я решил так: одной Мэри все же будет легче перебиваться на ее заработок, а к ее родам я успею вернуться с деньгами за весь рейс. В плавании буду отказывать себе во всем, даже в табаке, чтобы сэкономить лишний доллар. Мэри рыдала, словно прощаясь со мной навеки…