– И это все, что ты можешь мне сказать?
– О чем?
– О девке.
– А ты хочешь, чтобы я тебя расспрашивала в подробностях? Знал бы ты, как мне все безразлично.
Луи стоит посреди комнаты, сзади на него падает яркий «дневной» свет из кухни, спереди – желтые отсветы торшера.
Мари оборачивается. В лице Луи есть что-то жалкое и внушающее тревогу. Как он осунулся. У него понурые плечи, сутулая спина, руки-плети, подавленный вид. С губ Мари чуть не слетают жестокие слова: «Тоже мне соблазнитель». Но верх берет беспокойство – слишком многое их объединяет.
– Посмотри на меня, Луи.
– Это еще зачем?
– Говорю, посмотри на меня.
Нет, он не выпил. Пустой взгляд. На щеках – глубокие складки. Цвет лица болезненный, желтый. Откуда-то со дна души у Мари поднимается нежность, накопленная за годы совместной жизни.
– Ты плохо выглядишь, Луи. Тебе нужно показаться врачу.
Сонливость Луи, вечная раздражительность, физическое недомогание, грубость и неуживчивость – все объясняется. Сердце Мари разрывает жалость.
– Я в полной форме.
Но словам, которые он выговаривает ворчливым, глухим голосом, противоречат помятые веки, горестно сложенные губы, синяя, пульсирующая на виске жилка, разбухшая до того, что, кажется, вот-вот лопнет.
– Садись… Ты скверно выглядишь. Ты себя плохо чувствуешь?
– И ты тоже… Нет, я не болен.
– Тебе уже говорили, что ты болен? Кто?
– Товарищи на работе, Рене, например.
– Почему ты мне ничего не сказал? Ты меня больше не любишь?
Вопрос вырвался у нее сам собой; вот так же она спрашивает Ива или Симону, когда они вдруг раскапризничаются. Привычно, нежно пробивается она к нему.
– Ну что ты пристала, Мари?
Быть может, наступил момент разрубить образовавшийся узел, разорвать паутину, которая его опутала. Никогда еще так не болела спина. Никогда еще так не наваливалась усталость. Голова трещит. Перед глазами все кружится, а музыка, хотя и чуть слышная, оглушает.
– Садись, Луи.
– Наверное, я переутомился, – говорит он и валится на диван. – Это я из-за дневного света выгляжу таким осунувшимся и бледным. Ты тоже бледная.
Мари встает. Зеркало над буфетом отражает ее загорелое, пышущее здоровьем лицо. Да еще это приглушенное журчание музыки – она звучит как упрек, – и ей вспоминаются блеск моря, веселые игры на пляже, яркое солнце, радости ленивого лета.
Мари выключает проигрыватель, кладет пластинку в конверт и ставит на полку – все эти дни она держала ее под рукой, чтобы слушать снова и снова. Теперь ей будет не в чем себя винить.
Луи больше не кажется ей скучным, чужим человеком; и это уже не тот невнимательный муж, от которого невозможно дождаться ласки. Это ее давний спутник, приятель, кавалер на танцах, тот самый возлюбленный, с которым она когда-то начинала жизнь. Создатель этого семейного очага, едва не разлетевшегося в прах. И вот он болен! Ужасно.