Скрывать потерю сотового не было никакого смысла.
– Это часто бывает, – сказала инспекторша. – Я сама постоянно забываю, куда положила свой мобильник. Давайте я отведу вас к Валентину Эмильевичу, пока он свободен, вы с ним побеседуете, а потом заберете телефон. А если вам, Елизавета, нужно срочно позвонить, я могу дать вам свой.
Глаз на усике, выглядывающий из густых черных кудрей, при этом насмешливо прищурился.
– Спасибо, мне не срочно. Я просто хотела позвонить маме и сообщить, что меня взяли на работу, – кротко сказала Минина и аккуратно потрогала шип на кольце.
Она стремилась встретиться с директором НИИ так же сильно, как и он – с ней.
Прикрытая дверь в лабораторию распахнулась с глухим стуком. В комнату медленно вошел Утюгов. Рядом с ним возвышались двое парней – накачанные тела, большие руки и глубоко посаженные глаза не оставляли никаких сомнений насчет того, для чего они – такие – понадобились тщедушному и пожилому Валентину Эмильевичу. У Ильиной сбилось дыхание, она резко побледнела. Ева продолжала помешивать желтую жидкость. Ее темные глаза стали от гнева почти черными. Она не боялась. Напротив – она ненавидела тех, кто без стыда и совести калечил чужие тела, жизни и судьбы.
– Лариса Николаевна, – сухо сказал директор, – вы нарушили инструкцию, запрещающую уродам покидать закрытую зону.
Услышав слово «урод», Ильина дернулась, как от удара.
– Трое суток карцера, – припечатал Утюгов.
Он был скор на расправу. Парни, похожие на орангутангов и в анфас, и в профиль, шагнули вперед. Лариса отчаянно завизжала, закрывая лицо своими тонкими длинными пальцами.
По ее несчастному лицу, покрытому веснушками, потекли слезы. Ощущая, как все внутри сжимается от гнева, Ева шагнула вперед и стала перед Ильиной, закрыв ту от профессора. Даже вытянувшись вверх, она едва доставала подруге до груди.
– У нас что, фашизм? – негромко спросила Ершова, дрожа от ярости. – Рабовладельческий строй? Инквизиция? Почитайте Конституцию и Уголовный кодекс нашей страны. Вы – преступник, и я этого так не оставлю!
Глаза Утюгова сжались в две узкие щелочки.
– Волосатое тело тоже суду продемонстрируете? – спокойно спросил он.
– Да, – спокойно ответила Ершова.
– Правда?
Валентин Эмильевич расхохотался, показав желтые редкие зубы.
– И ее тоже в карцер, – махнул он рукой. – А через пару часов я посмотрю, как эта наглая девица будет валяться у меня в ногах и умолять выпустить ее на поверхность.
Орангутанги сделали еще один шаг вперед.
– Я – Ева Хасановна Ершова, лейтенант ФСБ России, – сухо сказала Ева, демонстрируя удостоверение рукой, свободной от пробирки. – И ни меня, ни Ильину вы не тронете.