Поэтому сейчас лишь церемонно склоняю голову, давая понять, что мое отчество доктор действительно запомнил правильно.
– Что ж, Павел Николаевич, я к вашим услугам. К сожалению, у меня не так много времени. У нас скоро конференция…
– Постараюсь вас долго не задерживать. Я занимаюсь расследованием убийства Алексея Викторовича Глебова.
– Я это помню, – кивает мужчина. – Но не совсем представляю, чем вам могу помочь. Видите ли, последний раз я навещал своего пациента где-то за неделю до. до того, как его. Вот. Первого сентября я улетел в Самару, на семинар, и вернулся только пятого. В тот же день мне Галина – это медсестра, которая Глебова пользовала, – и сообщила о… о трагедии. Вот, собственно, и все. Так что.
– Мы же вас не подозреваем, – с едва заметной улыбкой замечаю я. – Просто сейчас собираем по крупицам всю информацию, которая может помочь найти и изобличить убийцу.
– А что – его еще не поймали?
Лейкин задал этот вопрос совершенно будничным тоном, без тени удивления. Похоже, что об аресте Власова ему неизвестно. Или он это скрывает?
– В нашем деле поймать и доказать вину – не совсем одно и то же, – привычно уклоняюсь я от прямого ответа. – Поэтому сейчас и опрашиваем подробно всех, кто входил в круг общения убитого. А от вас мне бы хотелось побольше узнать о самом Глебове. Вы ведь, как врач, могли знать его. ну, не то чтобы лучше других, а. скажем, так: в иной ипостаси.
Мой собеседник неопределенно пожимает плечами, затем встает со стула и отворачивается к окну. Некоторое время он молча смотрит на давно знакомый и, вероятно, уже поднадоевший пейзаж, а затем, не оборачиваясь, задумчиво произносит:
– «Что бы при лечении, а также и без лечения, я ни увидел или ни услышал касательно жизни людской из того, что не следует когда-либо разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной…» Это слова из клятвы Гиппократа. Видите – до сих пор помню. Впрочем, теперь это уже значения не имеет. Да, вы правы, кое в чем я знал своего пациента лучше других. Еще в институте профессора нас учили, что врач должен полюбить своего больного. Иначе он не сможет его исцелить. Так вот: мне лично Алексей Викторович был. несимпатичен. Причем, если спросите, чем именно – не отвечу. Не знаю, как это выразить. Было что-то отталкивающее в его взгляде, в манере говорить. Искренности в нем не было! Поэтому мне трудно охарактеризовать Глебова объективно. А с медицинской точки зрения его случай достаточно интересен, и в профессиональном плане мне, как врачу, работа с этим пациентом доставляла определенное удовольствие. И, вопреки нашим профессорам, я ведь его исцелил. На ноги, разумеется, не поставил, но хотя бы сделал то, что не удалось сделать другим. Прогресс был налицо. Правда, в конечном итоге ему это не помогло.