– А ты, парень, видать, сразу за сладеньким сбегать захотел? Об этом и думать забудь. С этим строго. Женская половина вон за теми воротами, за вторым двором. Во двор нам заходить можно, но дальше – ни-ни. Только я могу заходить и те, кого с собой возьму. Да и то – только если вор заберется и нас главная служанка или евнух кликнут. Если в штанах что зачесалось, у меня увольнение спроси, да к шлюхам в порт беги. А если к господским рабыням тайно проберешься, за это в колодки. А если какую возьмешь, силой ли, по согласию ли, могут и евнухом сделать, учти. Про то в присяге написано.
– Да ну?! – удивился Антон.
– А то. Там же сказано: «Господин и телом, и жизнью слуг своих распорядиться волен». Стало быть, и отрезать тебе кое-что. Так-то. Да ты не тушуйся. Зачем нам тебя оскоплять? Боец, который с бабой ничего не может, он и в драке никчемный. А вот если набедокуришь, то уж извини, будешь до конца жизни господских рабынь пасти да облизываться. – Киун подмигнул и понизил голос. – А вот недавно был случай. Взяли одного варвара. Он думал в казначеи, а ему после подписания штаны спустили да кое-что оттяпали. Хозяину-то евнух был нужен. Хе-хе. Теперь там, на женской половине, обитает, Киморе служит. И все по закону.
– Сурово, – невольно поежился Антон.
– Это верно, – кивнул Киун. – И справедливо. Господин, он наш благодетель. За его счет живем, благодаря ему жизни радуемся. Он наш защитник. Если в городе набедокуришь и согласишься от него наказание принять, то городские власти тебе ничего не сделают. Поэтому господина надо почитать и слушать. А он за это над тобой полную власть имеет. Мы ж не ритеры-одиночки, которые сами за себя отвечают. Мы стаей и верностью вожаку сильны, как волки. Так-то.
«Скорее как псы», – добавил про себя Антон.
– А насчет девок, это ты опоздал, парень, – внезапно продолжил Киун. – Вот было здесь дело недели три назад. В том дворе, что перед женской половиной, девки голые плясали. Господин пожелал к торгам на Велесовом празднике одну рабыню танцам обучить. А ее учительнице не понравилось, что та нагишом плясать стесняется. Ну, ее и еще одну танцовщицу, что из школы благородной Аине, здесь перед нами плясать заставляли. Нам смотреть не запрещали. Напротив, говорили, чтобы мы кричали погромче да над ними насмехались. Чтобы смутить, значит. А девки красивые, ух! Ну, я тебе скажу, дело было.
Сердце у Антона учащенно забилось. Судя по времени, упомянутая рабыня вполне могла оказаться Таней.
– А дальше что?
– Да суками они оказались, – проворчал Киун. – Особенно та, что рабыня. Вначале смущались, а потом… Эх, моя б воля, я б ее за такое плетью отходил.