Вместо того чтобы приспосабливаться к миру, такие люди, как Маруська, пытаются изменить и его, и окружающих людей, вгоняя их в рамки своих абсурдных представлений. Выигрывая, они становятся диктаторами, а, проигрывая, они ломаются. Для них не существует такого понятия, как компромисс. К сожалению, с этой женщиной невозможно договориться. Ей невозможно что-либо объяснить, потому что она способна слышать только себя.
Пятнадцать лет назад я исчез, полагая, что так будет лучше для нас обоих, что Марина забудет меня, но, к сожалению, она меня не забыла. Я должен был предвидеть, что ее любовь перерастет в одержимость. Если бы я повел себя иначе, возможно, мы оба не оказались бы сейчас в этой идиотской ситуации».
Богдан вздохнул и с раздражением взъерошил волосы рукой. Как и пятнадцать лет назад, Маруська поставила его перед тяжелой моральной дилеммой.
«Если я ничего не предприму, ее убьют, – думал Пасюк. – Ну и что с того? Каждый день в этом мире умирают тысячи людей. Просто еще один мотылек сгорит в пламени свечи так же, как когда-либо сгорю и я. Так не лучше ли оставить все как есть?»
Богдан считал себя непревзойденным мастером лжи. Вот уже много лет он вел одному ему понятные игры с сильными мира сего, с банкирами и членами правительств, со спецслужбами разных стран и с могущественными мафиозными группировками. Но чем искуснее он лгал другим, тем яснее понимал одну простую истину: ни в коем случае нельзя обманывать самого себя. Несмотря на все свои логические рассуждения, в глубине души Пасюк прекрасно понимал, почему он не может оставить все как есть. Эта растолстевшая, вздорная и никому не нужная баба-мент была единственной женщиной на свете, которую он когда-то любил.
Аккуратно припарковав машину у кромки тротуара, Богдан вынул из кармана сотовый телефон и стал набирать номер Марины, с удивлением чувствуя, как сильно у него забилось сердце. Он не вспоминал о своей юношеской любви почти пятнадцать лет, вернее не позволял себе о ней вспоминать. Воспоминания могли заставить его усомниться в правильности принятого когда-то решения. Прошлое все равно нельзя было изменить. Так стоило ли терзать себя сомнениями и сожалениями?
Сейчас логичность и ясность мысли, которыми Богдан так гордился, подводили его. На мгновение ему даже показалось, что время повернуло вспять, что можно было переиграть прошлое, все исправить и вернуть. Он не должен был просить врача скрыть от Марины его визит. Надо было остаться в больнице рядом с ней, дождаться, пока Маруська придет в себя, все объяснить. Хотя бы попытаться. Возможно, она бы поняла, а если бы и не поняла, то хотя бы простила.