Человек посмотрел на меня водянисто-голубыми глазами с каким-то странным выражением – будто я был последним куском мяса на прилавке, который увели перед его носом. Был он худощав, белобрыс и носил очки – они лежали на столе.
– Как там Саныч? – спросил Мина.
– Очухался, – с нехорошей ухмылкой ответил любитель ужастиков.
– Пойдем отсюда. Пусть они побеседуют… тет-а-тет, – сказал Мина, кивком головы указав на меня.
Они вышли. В помещении воцарилась немного жутковатая тишина, изредка прерываемая звуками падающих капель в умывальнике.
Саныч сидел, привязанный зубоврачебному креслу. Вернее, он не был привязан в общепринятом смысле слова. Кресло модифицировали – мне сразу стало понятно, для каких целей – и вместо примитивных веревок умельцы Мины смонтировали для рук и ног прочные стальные манжеты с замками.
Так что Саныч был прикован к креслу как Прометей к скале.
– Сука… – с ненавистью сказал он, когда я подошел вплотную.
– Ты еще плюнь мне в морду, – посоветовал я, недобро ухмыляясь. – К тому же, ты повторяешься. Я не виноват, что тебе захотелось посидеть на двух стульях.
– Да пошел ты…
– Я пойду. А куда ты денешься?
– Туда, куда все деваются.
– Ну да. Верно. Только многие уходят по причине старости, а некоторые – из-за своей глупости.
– Ты считаешь себя умным?
– По сравнению с тобой – да.
– Что ты ко мне пристал? У меня свои проблемы, у тебя свои. Оставь меня в покое.
– Это недолго сделать. Но у нас с тобой, как это ни странно, есть общие интересы.
– Не напускай туману… – Саныч сделал движение, будто хотел освободить руки; наверное, чтобы вцепиться мне в глотку. – Ненавижу хитроумных. А ты как раз из таких.
– Что верно, то верно. Потому-то тебя на армейской службе и использовали в качестве "торпеды", где требуется лишь грубая физическая сила.
– А ты, значит, ходил в "борзых"? – Впервые Саныч посмотрел на меня с невольным интересом.
– Бери выше. Но не про то сейчас разговор. Как бы там ни было, а мы с тобой вскормлены одной волчицей. И я хочу тебе помочь.
– Мне твоя "американская" помощь до лампочки!
– Тебе – да, но только не Лане-Руслане… или как там ее.
Умей его глаза стрелять шрапнелью, от меня только мокрое место осталось бы. Дикая ненависть исказила черты грубо отесанного лица Саныча, и он разразился длинной тирадой, в которой я насчитал всего два или три нормальных слова. То есть, не матерных.
Саныч бушевал минуты две, пока не выдохся. Я наблюдал за ним с интересом естествоиспытателя, которому попалась очень ядовитая змея и которую он сумел посадить в стеклянный террариум.