– Тебе легко говорить!
Лили сморщилась, стараясь удержаться от тошноты, которую неизменно вызывал у нее горький привкус настойки опия. По крайней мере это конец. Она надеялась, что больше ей в жизни не придется проглотить ни капли подобной гадости.
– Угадай, какие новости!
– Какие?
– У нас новая экономка.
– Не может быть!
– А вот и может! Миссис Кармайкл, прошу любить и жаловать. Родом из Тедберна и говорит правильно, как ты. Говорят, ее нашла и прислала сестра хозяина. Приехала она только сегодня и – представляешь! – не стала нас заставлять читать молитвы после ужина! Годами помоложе Хау и вежливая, вроде незлая. Гэйлин говорит, она ничего.
– Значит, так и есть.
Веки Лили уже начали тяжелеть. Тут ей в голову пришла мысль:
– Лауди, я знаю, ты, конечно, так и не попала на методистскую проповедь в прошлое воскресенье, из-за.., того, что случилось со мной, но, может, Гэйлин один пошел?
– Ясное дело, нет! Он тоже из-за тебя чуть с ума не сошел. Хозяин послал его за доктором, вот он и решил быть под рукой на всякий случай, вдруг еще куда пошлют?
– А, вот как, – Лили взглянула вниз, на свои руки, беспокойно мнущие край простыни. – На днях мне должны прислать письмо. Прошу тебя, если письмо будет, возьми его и принеси мне, ладно?
– Ясное дело!
– Спасибо.
Лауди выжидательно подняла свои черные брови, но Лили больше ничего не сказала, и через секунду молоденькая служанка наклонилась, чтобы задуть свечу.
– Нет-нет, пусть горит!
– Да ты же все равно вот-вот уснешь!
– Знаю, но.., оставь свечу, пожалуйста. Пусть горит всю ночь.
– Ну, как знаешь. Доброй ночи, Лили.
– Доброй ночи. Ты так заботишься обо мне, Лауди. Спасибо тебе за все.
– Да ну тебя! – весело фыркнула на прощание Лауди и исчезла за дверью.
Лили опустилась на подушки и натянула простыню до подбородка. В доме было совершенно тихо, словно она оказалась его единственной обитательницей. Навалившаяся на нее дремота принесла с собой тяжкую пелену тоски и подавленности. Жестокое избиение, которому подвергла ее миссис Хау, и последовавшее за ним нападение Трэйера едва не уничтожили Лили; ей понадобились все ее силы, телесные и душевные, чтобы прийти в себя. Но даже в самые трудные минуты ей не было так тяжело, как сейчас. Да, ей бывало больно и горько, но природная жизнерадостность, казавшаяся до сих пор неистребимой, не позволяла падать духом. Всякий раз, даже в минуты крайнего отчаяния, она находила в душе силы для борьбы или хоть повод для надежды. Сперва ей помогало сочувствие Дэвона, потом его церемонные, мучительно вежливые визиты дважды в день (как ни странно, они почему-то заставляли ее забывать о существующем между ними глубоком разрыве и о том, чем этот разрыв вызван). Его посещения, краткие и раздражавшие ее, тем не менее породили в самой потаенной глубине души не выразимую словами надежду. Но сегодня он не пришел, Лили знала, что больше он никогда не придет, и теперь ей стыдно было признаться даже себе самой, в чем состояла эта тайная надежда. Теперь ей действительно ничего иного не оставалось, как дождаться выздоровления и покинуть Даркстоун-Мэнор.