– Каким образом мистер Кобб потерял руку? Клей удивился неожиданному вопросу, но ответил охотно:
– Это случилось очень давно, когда ему было четырнадцать лет. Отец Кобба служил управляющим у нашего отца. Мы вместе выросли в Даркстоуне, вместе играли, как братья. Когда мне было четыре, мы с Дэвом и Коббом однажды пошли туда, где нам запрещалось играть: в заброшенный оловянный рудник. Его в конце концов засыпали и сровняли с землей, но в ту пору еще можно было залезть в главную штольню, если рост позволял и любопытство тянуло. Как раз наш случай.
– Что же произошло?
– Я не очень хорошо все помню, но, в общем, я каким-то образом умудрился забраться в боковой штрек, такой узкий, что там можно было передвигаться только ползком. Крепления в нем сгнили. Я испугался и не смог сам вылезти. Дэв заполз туда, чтобы меня вытащить, и тут перекрытие начало трещать. Мы оказались в ловушке.
– А сколько лет было Дэвону?
– Десять. И тогда Кобб тоже залез туда и подпер плечами крышу, чтобы мы могли выбраться. А в последнюю секунду все обрушилось прямо на него. Руку раздробило, пришлось отнять кисть.
– Ужасно, – вздохнула Лили, вообразив, как это было. – Вы, наверное, чувствовали себя очень… – Она смущенно умолкла.
– Виноватым? Конечно, мне бы следовало… Но я был таким маленьким… Больше всех переживал Дэв.
Так и должно было быть, подумала Лили. Даже в десятилетнем возрасте он взвалил на себя бремя ответственности за несчастный случай с Коббом.
– Дэв у нас всегда был взрослым, – заметил Клей, словно прочитав ее мысли. – Даже в детстве он был серьезным не по годам и все принимал близко к сердцу, совсем как наш отец. Он все переживал глубже, чем другие люди, и уж конечно… – Клей смущенно засмеялся, – больше, чем я. И иногда страдал от этого.
– Ясно, – кивнула Лили, хотя в действительности ей мало что было ясно, а природная сдержанность не позволяла задавать вопросы.
– Вы знаете о жене Дэва?
Лили вздрогнула. Неужели у нее на лице все написано?
– Нет, я.., то есть я слыхала, что она умерла.
– Да, она умерла. Ее звали Маурой.
Клей вытянул голые ступни на сиденье стула, с которого только что встал Дэвон, откинулся назад и сложил руки на груди. На нем не было ни камзола, ни жилета, рукава рубашки были закатаны до локтей. Он выглядел в точности как праздный сельский сквайр, отдыхающий у себя дома, но Лили заметила, как напряженно сжались его губы, а в красивых голубых глазах, более светлых, чем у брата, появилось незнакомое ей серьезное выражение.
– Дэвон влюбился в нее, когда ему было двадцать три. Она была наполовину ирландкой, наполовину француженкой. Черноволосая, с очень белой кожей. Очень красивая. Она была гувернанткой старшей дочери моей сестры. Нечего и говорить, это был неподобающий брак.