Чтобы развеять ее страхи и убедить, что она в безопасности, Дэвон обнял ее покрепче и осторожно прижался к ней всем телом.
– Он тебя и пальцем не тронет. Я не позволю.
– Клей сказал, что ты можешь его арестовать. Это правда?
– Разумеется! Если он посмеет остаться где-то поблизости, его поймают, и я посажу его в тюрьму.
– Но если… Разве ты можешь его посадить?
– Запросто. Я же окружной судья [4]. Местный констебль уже предупрежден о его возможном появлении, и, если Трэйер подойдет к тебе ближе, чем на милю, его арестуют. Я передам его выездной сессии Бодминского суда. Богом клянусь, Лили, я добьюсь, чтобы его повесили.
Сперва она оцепенела, а потом ослабела и безжизненно повисла у него на руках.
– Лили?
Ее плечи тряслись, ему показалось, что она плачет.
– Дорогая, – прошептал он и отклонился, чтобы заглянуть ей в лицо.
Нет, она не плакала. Напротив, она смеялась. Но в се смехе слышались горечь и даже легкая истерическая нотка, встревожившая его.
– Так ты судья? – переспросила Лили.
– В нашем округе. Так что ты в безопасности, милая.
– В безопасности. О, Дэв!
Она покачала головой. Ее улыбка была пронизана сожалением.
– Лили, в чем дело?
– Ни в чем. Обними меня.
Лили заставила его обнять себя покрепче, и тепло его тела помогло ей успокоиться. Они поцеловались. Впоследствии Дэвон так и позабыл спросить, что она хотела рассказать ему о себе. Долгое время он совсем не вспоминал об этом.
Для Лили началась новая жизнь, представлявшая собой изматывающую нервы смесь радости и опасений, восторга и душевных мук. Она была счастлива, потому что Дэвон был ее любовником; но одновременно из-за этого проистекали и ее страдания. Их отношения становились простыми и ясными только по ночам. Кем она была для него, кем он был для нее… Когда их тела сплетались в объятиях, это не имело значения. Они были любовниками, и в эти часы их плоть, души и сердца пребывали в полной гармонии.
Но Лили чувствовала, что Дэвон в затруднении, он не знает, какое место отвести ей в своей жизни. Как и он, она сама не знала, в чем состоит ее новая роль. Она сказала ему, что не желает никакого “соглашения”, но как еще можно было назвать ту жизнь, что ей приходилось вести? Ведь она ела его хлеб и спала под его крышей, не платя ему ничем, кроме собственного тела!
Пока она была не в силах работать после болезни, ее безделье еще можно было как-то оправдать. Однако она выздоровела, и теперь ничто не мешало ей заняться работой по дому, только вот Дэвон едва не впадал в буйство при одном упоминании об этом. За неимением лучшего Лили пришлось взять на себя роль домашней портнихи. Она обшивала весь дом, включая хозяина и всю его многочисленную дворню, но это не облегчало мучительной тяжести, томившей ее душу. Целыми сутками она сидела в четырех стенах, ела прямо в спальне и почти не выходила наружу, занятая своим бесконечным рукоделием. В тех редких случаях, когда они встречались днем. Лили не знала, как ей обращаться к Дэвону, он же бывал с нею неизменно вежлив, но несколько замкнут и скован. Его отчужденность больно ранила ее и укрепляла в решимости держаться от него подальше.., пока не наступала ночь. Тогда он опять приходил к ней и делал ее своей.