Он смотрел на плывущие над головой облака, такие близкие, как будто они могли зацепиться за верхушки деревьев, и в то же время такие далекие, башнями уходящие вверх. По-весеннему яркие зеленые листья колыхались от легкого ветерка, и малиновка перепрыгивала с ветки на ветку, подыскивая себе подходящий насест. Он в жизни ничего не видел милее лица Соры на фоне голубого неба: оно было изящным и возбуждающим, чувственным и жадным до плотских утех. Мышцы ее бедер растягивались и сжимались под его руками, они скользили вверх и вниз по волне страсти, сначала осторожно, потом так, как ему и хотелось.
Он поднял руки к ее грудям и с тонким и глубоким намерением коснулся их кончиками пальцев. Внезапное возбуждение, охватившее ее тело, было ему наградой за это. Он улыбнулся, готовый принести ей радость, а она наклонилась к нему, прильнула к нему своим ищущим ртом. Зубы ее нежно коснулись его сосков, и она втянула их в себя, жадно и сладостно.
Неистовым возбуждением шок охватил его мозг. Он рванулся под ней, озадачив ее новой вспышкой своей настойчивости, и она откликнулась, резко запульсировав. И то, что было до этого неспешным наслаждением, вдруг превратилось в бросок на финишной прямой. Они боролись за превосходство, они стремились к исполнению своих желаний, извиваясь и вздымаясь в первородном биении.
Они бились как единое целое, изматывая себя в агонии наслаждения, и она первая достигла своей вершины, Ее торжествующи крик разрезал воздух, спугнув сидевшую над ними малиновку. Взмахнув крыльями, птица рванулась к облакам, и Уильям почувствовал, что его тело взмывает вслед за ней. Все, что в нем было, он отдал Соре, вверяя ей свое семя и получая взамен ее восторг.
— Хватит! — Она упала ему на грудь со стоном и вся дрожала, пока он все вливался в нее.
Он и не думал, что сможет двинуться, но когда она задрожала от избытка чувств, он нашел в себе силы погладить ее по голове, ласково провести рукой по спине и прижаться к ее бедрам, снова возбуждая ее. Когда Уильям опять обрел голос, он прошептал:
— Женщины — чудесные существа. То, на что я способен единожды, они могут повторять многократно. Разумеется, — он засмеялся прямо у ее уха, — потом я смогу уползти.
— Неблагодарный, заносчивый пустозвон, — промолвила она голосом, окрашенным оттенком шутливого презрения и полным изнеможения.
— И никто так тебе и не говорил, какая ты великолепная женщина?
— Нет.
— Конечно, нет. Никто же не узнал этого, и не узнает. Ты моя.
Она чуть помолчала.
— Да.
Тщательно подбирая слова, Уильям сказал:
— Я был одинок, я искал женщину, которая была бы мне близка. Я — не глупый мальчишка, который видит только внешнюю оболочку. Я хочу смеяться, есть, спать, разговаривать с моей женщиной. Мне нужна женщина, которая мне нравится. — Какая-то слабость упала на его застывшее тело, пока он говорил эти слова, и Уильям удивился этому. — Мне нравишься ты. Мне нравится смеяться, есть, спать и разговаривать с тобой. Твои красота и изящество украшают наш стол, но не сказываются на самой еде и ее вкусе. Как ты сказала ранее, — голос его стал веселым, — тебе не приходится воспринимать своими глазами уродство и мое лицо тебя не интересует.