Мой отец часто рассказывал мне о своем лучшем друге детства Величке, с которым долгие годы состоял в дружеской переписке. Письма Велички всегда приводили отца в хорошее настроение. Когда он читал их, вокруг его глаза, как лучи, собирались добрые морщины, и лицо озарялось довольной улыбкой.
Мой отец кончал гимназию в северной Венгрии. Знаменитые Шарошпатакские, Левайские и Кешмаркские гимназии манили венгерских степных ребят на гористый север. Здесь учились отец и Величка, здесь укрепилась их дружба, которую не могли разрушить ни годы, ни расстояние.
Что за человек был этот лучший друг отца, я представлял себе смутно, знал только, что в гимназии он был первым учеником, а в студенческом кабаке не отставал от других.
— Если бы он был из знатной семьи, — часто говорил отец, — то стал бы, может быть, даже и министром.
Но Величка не очень высоко поднялся по жизненной лестнице. Жил он в запрятанном среди гор маленьком фабричном городке в Татрах. Оттуда приходили его жизнерадостные письма. За истеките сорок пять лет отец виделся с Величкой только один раз на юбилее школьных друзей. От этой встречи сохранилась фотография, на которой отец и Величка сидят рядышком.
* * *
В июне 1915 года после ранения, перед тем как отправиться в полк, я приехал на побывку домой. Выскочив из тарантаса, я взбежал на крыльцо и за спиной спешившего мне навстречу отца увидел незнакомца с пышной бородой. Незнакомец приветствовал меня так радостно и тепло, как будто знал с пеленок. Не знаю почему, но я сразу угадал, кто это, и непринужденно обратился к бородачу:
— Вы — дядя Величка, не правда ли?
— Совершенно верно, сынок, — сказал Величка, обнимая меня. Его роскошная, холеная, местами серебрившаяся борода волнами рассыпалась по груди. Веселые, живые, юношеские глаза ласково смотрели на меня. Лицо у него было розовое, нежное, как у девушки. По-венгерски он говорил с забавным словацким акцентом. Я сразу почувствовал обаяние этого человека.
Величку загнала к нам война. Когда русские войска атаковали Карпаты, в суматохе эвакуации он вспомнил о своем старом друге и приехал к нам в степь отдохнуть от потрясений. Это был первый человек, который в беседе со мной откровенно ругал войну и «того негодяя, который заварил всю эту кашу». Дядю Величку любили все в доме. Хоть он и гостил у нас, но никогда не сидел без дела. Целый день он был в хлопотах, помогал отцу, ходил в село, и всюду провожали его дружеские улыбки.