В тот раз я впервые ощутила отвращение к тому, что нравилось всем, и впервые захотела отстаивать собственные суждения. Альфреду Лорду Теннисону легко было сказать: «Счастья тебе, сын рыбака!» Но чья, как ни моя, была вина, что в своей жизни я не смогла найти повода, чтобы сказать: «Счастье тебе, Эмма Эванс». Поэзия – это одно, а жизнь – совсем другое, сказала я себе в одиннадцать лет, и бросила ее изучение ради того, что мне казалось настоящей жизнью.
После того случая Софи Брент забегала ко мне почти каждый день. Большую часть времени она выводила меня из себя: бесконечно курила, никогда не пользуясь пепельницей; мешала на кухне, пока я готовила чай, кофе, или ужин. Она подружилась с Флорой, не отходившей от нее часами и называвшей ее ласково: «Софа»; она постоянно говорила о Дэвиде и спрашивала меня, где он. Я не могла понять, почему она избрала мое общество, хотя и догадывалась, что никто больше не уделял ей особого внимания. У нее было довольно неудачное положение: девятнадцати лет, она только что закончила театральную школу и сразу же получила главную роль в труппе известных и опытных актеров. Они не приняли бы ее, даже если бы она была талантливой, а раз, по общему мнению, талант отсутствовал, то все старались унизить ее. Думаю, она считала меня единственным человеком в округе, кто не был связан с театром и обладал умом, и общение со мной никак не повлияло бы на ее карьеру. Что же касается меня, она вызывала во мне и раздражение и симпатию: в ее несдержанности было что-то искреннее и обезоруживающее, кроме того она обладала таким обаянием, что при мне ей все сходило с рук. Ее общество возбуждало, как экзотические цветы. И я не находила ее поведением слишком детским, как утверждали остальные: я заметила в ней зачатки двуличности. В ней ничего не было такого, рассуждала я по-матерински, чего нельзя было бы со временем исправить. Меня раздражало, что я вынуждена часто ее видеть, но в конце концов, она – не первая надоедливая девушка, в чьем обществе я проводила слишком много времени.
Если бы у меня было больше дел, я злилась бы еще меньше. Чем больше приближалась премьера, тем чаще Дэвид и остальные актеры были заняты, а моя жизнь стала пустой тратой времени. Погода испортилась: каждый день лил дождь, невозможно было пойти даже на скучную прогулку. Флора доставляла мне радость, но одновременно я сильно скучала с ней, и эта двойственность раздражала меня. Последней каплей было то, что, когда Дэвид бывал дома, то становился крайне несговорчивым, словно продолжая играть свою роль. На телевидении постановка обычно длится не более трех недель, на этот же раз я была обречена целый сезон сосуществовать с Фламинео (играемый им персонаж), который оказался эгоистичным богемным придурком. Помимо увлеченности ролью Дэвид был слишком озабочен, ждет ли его успех или нет. Он придавал огромное значение тому, что Виндхэм Фаррар думал о нем, и очень переживал, если кто-нибудь не воспринимал его серьезно, как настоящего театрального актера. Сама я не видела особых причин для волнения, но мой муж не обладает большой самоуверенностью.