— Почему?
— Почему? В личном плане? Неужели вам нужно еще что-то спрашивать? Мне продлили жизнь. Возможно, даже удвоили ее.
— Надеюсь, вы, господа, извините меня? — прервал его Ленц. — Первый вертолет вот-вот улетит, и мне нужно попрощаться. — Он суетливо, чуть ли не бегом, покинул комнату.
— Бен, когда вы доживете до моих лет, вы не будете покупать незрелые бананы, — снова заговорил Годвин. — Вы станете опасаться приступать к работе над новыми книгами из страха, что не успеете их завершить. А теперь подумайте о том, сколько всего я могу теперь сделать. Пока доктор Ленц не предложил мне свою помощь, я испытывал такое чувство, будто все знания, все, чего я добивался тяжким и упорным трудом на протяжении десятилетий, все, что я умел и мог, все, что я понимал, то, чем я стал, — все это в любой момент может кануть в небытие. “Если бы юность умела, если бы старость могла!” — так ведь?
— Даже если все это правда...
— У вас же есть глаза! Вы способны увидеть то, что находится перед вами. Так, ради бога, посмотрите на меня! Вы же помните, что я с превеликим трудом взбирался на лестницу в Файерстоуновской библиотеке, а теперь я могу бегать.
Бен понял, что Годвин был не просто примером успешного завершения эксперимента, нет, он был одним из них — заговорщиков, сплотившихся вокруг Ленца. Неужели он не знал о жестокости, без которой не удалось бы достичь его чудесной перемены, об убийствах?
— Но вы же видели то, что здесь происходит — детей-беженцев во дворе? Тысячи похищенных детей? Это вас не тревожит?
Годвин явно почувствовал неловкость.
— Я признаю, что во всем этом имеются аспекты, о которых я предпочитаю ничего не знать, и всегда ясно давал это понять.
— Мы говорим о непрерывно продолжающемся убийстве тысяч детей! — сказал Бен. — Это требуется для вашего лечения. Ленц говорит: “добывать” — неплохой эвфемизм для резни, которая длится уже много лет.
— Это... — Годвин замялся. — Да, конечно, здесь есть этическая дилемма. Honesta turpitude est pro causa bona.
— Если цель хороша, то и преступление есть добродетель, — перевел Бен. — Публилий Сир. Вы говорили мне эти слова.
Значит, и Годвин тоже. На него можно не рассчитывать — он присоединился к Ленцу.
— Что в данном случае важно, это то, что цель здесь в высшей степени достойна. — Профессор подошел к кожаному дивану. Бен сел на такой же диван напротив.
— Вы и в прежние времена были связаны с “Сигмой”?
— Да, уже несколько десятков лет. И я горжусь тем, что новая стадия с самого начала происходит у меня на глазах. Под руководством Ленца все идет совсем по-другому.