В итоге я окончательно уверовал в собственную ничтожность, и моя личная жизнь превратилась в сплошное унижение. Почти каждый в ком было хоть немного уверенности в себе, мог обидеть меня. Поначалу я пассивно отвечал на оскорбления, но вскоре зачерствел душой и почти перестал реагировать на них. Я уже ни с кем не общался, а только и делал, что поглощал дешевые сосиски и обвинял себя во всех смертных грехах.
Друзей я потерял, куда-то подевались и родственники, а на работе только и ждали случая, чтобы уволить меня без выходного пособия.
Что касается сексуальной жизни, то ее у меня вроде как и не было. Нет, любовью мы с женой занимались, но не часто. Меня расхолаживали ее ворчливые и надоедливые попреки, а когда все же нам доводилось побаловаться в постели, особых восторгов мое умение у жены не вызывало. Напротив, неумелые попытки внести разнообразие в нашу интимную жизнь, приводили к разлитию у нее желчи и сарказма.
— Мадам, — предложил я дрожащим голосом, — изволите что-нибудь выпить?
— С удовольствием, — задорно отвечала Вероника.
Она почувствовала мое волнение и пыталась приободрить меня.
— Человек, — заорал я, стесняясь своего срывающегося голоса.
Тут же в покои вошел толстяк в тюрбане; в руках он держал поднос с напитками.
Кокетливо наклонив головку вбок, Вероника пригубила красное вино, а я тем временем бросил мимолетный взгляд на просвечивающий через прозрачную ткань темный лобок под вздрагивающим загорелым животом.
«Господи, да она же голая!»
— Сударыня, в чем заключаются ваши обязанности? — неуклюже я пытался скрыть свое волнение.
— Я отвечаю за внешний вид и хорошие манеры ваших жен, — сказала она просто, по-прежнему пытаясь приободрить меня своей доброй улыбкой.
— А они что, в этом нуждаются? — я не узнавал свой голос, он стал чужим, непослушным, то и дело срывался и дрожал. Я был похож, наверное, на человека, который первый раз выступает перед публикой и от страха забыл все, о чем намеревался говорить.
В горле у меня пересохло, но мне и в голову не приходила спасительная мысль о напитке, который я секунду назад любезно предложил Веронике.
— Сказать по правде, вчера вот к вам была доставлена девушка из австралийского племени. Ясно, что понятие о вилке или ином столовом приборе у нее довольно смутное.
— А вы где-то учились, Вероника?
Она была спокойна и ее уверенность в себе стала понемногу передаваться мне. Дыхание у меня выровнялось, и я мог, по крайней мере, внятно и без дрожи в голосе задавать вопросы.
— Я училась в московском институте кинематографии.
— Ах, так вы артистка? — с невольным восхищением сказал я.