Остается осилить эти десять минут. Эти десять минут – для нас бесконечность. Не умру ли я прежде, чем они истекут? Не лучше ли мне умереть?
Ганс устроился на маленьком стульчике возле моего стола. Он сидит, выпрямившись, с полузакрытыми глазами. У него теперь лицо человека, собирающегося с мыслями, лицо тореро, готовящегося к выходу на арену. Он бледен, у него тот же невидящий взгляд.
Вдруг он поворачивается ко мне.
– Кто ему откроет, вы? – спрашивает он.
– Нет, вы.
– Он не поймет, не захочет войти.
– Почему? Он меня никогда не видел. Он примет вас за меня.
Я не говорю, – и это, пожалуй, единственный риск, на который я пошел в этом деле, – что Поль Дамьен мог видеть мою фотографию. Но не думаю. Для газет меня давно не снимали, а времена, когда Пюс носила мое фото в сумочке, относятся к самому началу нашего брака.
– А если он меня узнает? – снова спрашивает Ганс.
– Ну что ж, тогда никаких проблем. Но все же дам вам один совет: как бы он себя ни вел, не упоминайте об интервью. Переходите сразу в наступление, так, чтобы он не успел опомниться.
– Да, вы правы, – говорит Ганс. – Он наверняка очень хитер. Надо его опередить, захватить врасплох, чтоб он и охнуть не успел...
Признаться, я плохо представляю себе, какой будет предстоящая сцена. Я не могу в точности предвидеть все, что произойдет, как поведет себя Ганс и какова будет реакция Дамьена. Оставляю шанс как одному, так и другому. Я передал свою ненависть Гансу Вамбергу, я создал ситуацию. Пусть они теперь сами разбираются.
А я буду смотреть, не вмешиваясь, с трибуны в роли болельщика. Тут можно говорить об определенном благородстве, ведь я не знаю, чем все закончится. И эта неизвестность, несомненно, самое лучшее, что есть в моей выдумке. Если бы в своих мечтах о мести я стремился к надежному исходу, я не стал бы так мучиться; отправился бы просто к Полю Дамьену и застрелил его.
Ну да ладно. Пора мне отправляться на мой пост. Подхожу к Гансу, похлопываю по плечу и молча поднимаюсь по лестнице, которая сегодня мне вовсе не кажется декорацией из бульварного спектакля. Сегодня она скорее напоминает мне эшафот.
Останавливаюсь на маленькой площадке, отсюда видна вся гостиная, а сам останешься в тени. Лучшее место, прямо как в ложе.
Вижу Ганса, который мечется по комнате, постоянно возвращаясь к двери, откуда должен появиться его враг. И впрямь такое ощущение, будто я присутствую на корриде, и мое сердце бьется, как сердце настоящего поклонника боя быков.