От наших разговоров просыпается Юдифь и спрашивает, что происходит. Я говорю ей, что мы идем на пляж подышать морским воздухом, она тут же засыпает.
Берюрье следует за мной, на ходу почесывая живот и ниже. Когда он просыпается, то первым делом всегда чешет себя сверху донизу.
— Насколько я тебя знаю, — говорит он, — случилось что-то важное.
— Действительно, “случилось”.
— Что именно?
— Это будет моим сюрпризом.
Я показываю ему хижину Валерии. Он вытаскивает руку из трусов и, не колеблясь, раскрывает дверь.
Когда Берюрье выходит из домика, то кажется немного бледным. Из его чрева доносятся подозрительные звуки. Он быстро забегает за камень и опорожняет свой кишечник, после чего, за неимением туалетной бумаги, подтирается листом какого-то растения.
— Ярости, — говорит Берю. — От таких вещей у меня случается понос.
Я отхожу от этого места подальше, а мой приятель снова заходит за камень и производит два таких залпа, после которых пушечная стрельба Французской эскадры в Тулоне кажется детской забавой.
— Ты думаешь, что ее обезглавила эта девка?
— Я ничего не думаю.
— А ты видел ее руки?
— Может быть, это подстроили специально?
— Она под наркозом.
— Знаю, но она могла накачаться и после убийства.
— В таком случае, она вымыла бы руки.
— Не обязательно. Она могла придумать эту мизансцену, чтобы быстрее оправдаться. Слишком дико все будет выглядеть в глазах следователя — обезглавленная подруга и ты, с окровавленными руками, спишь рядом!
— Что будем делать?
— Займемся проверкой. На этом острове нас семнадцать человек. Валерия мертва, мы с тобой и наши соседки отпадают. Это уже пятеро. Осталось двенадцать. Подружка Валерии — подозреваемая номер один. Надо осмотреть руки и вещи всех остальных. Невозможно без брызг отделить голову от туловища. Даже если убийца надел перчатки и халат, все равно что-то должно попасть на ноги, на волосы. Это нам и надо.
Трогательная картина предстает перед нами — Антония и ее чернокожая подружка, обнявшись, спят обнаженными на широком и удобном ложе. При других обстоятельствах этот вид вызвал бы у меня восторг, но сейчас было не до этого. После того спектакля, этот только приятен, и у нас нет времени решать, кто из них “он”, а кто — “она”.
Свет будит обеих, Антония вытаскивает правую ноту из кольца, в которое она зажата левой рукой и ногой музыкантши.
— Что вам нужно? — спрашивает Антония, встревоженная нашим появлением, но нисколько не смущенная.
— Справку, дорогая.
— В такое время?
— Если бы с одной из нас произошел несчастный случай, то что бы вы сделали?
— Боже мой! Я оказала бы немедленную помощь!