Клерк мгновенно пришел в себя и попытался обнять Соню, но та опять увернулась и при этом случайно уронила флакон Мишель. Франсуа подхватил его на лету и хотел снова поставить на камин, как вдруг заметил, что пузырек наполовину пуст. Молодой человек оцепенел от страха.
— Только этого не хватало! — с ужасом произнес он.
— В чем дело? — удивленно уставилась на него мадам Парнак.
— Это вы… выпили то, что… было в пузырьке?
— Пока вы отделывались от незваного гостя, у меня пересохло в горле — вот я и отхлебнула вашей микстуры. Вы ведь говорили, она смягчает горло. Мне не следовало этого делать?
— Нет, не следовало… и вы даже не догадываетесь, до какой степени не следовало! — побледневшими губами прошептал бедный влюбленный.
— Послушай, малыш, ну что за трагедия, если я отпила немного микстуры?
— К несчастью, это именно трагедия, — чуть не плача похоронным тоном проговорил он.
Соня схватила молодого человека за руку и, смеясь, потащила к дивану.
— Пойдемте, я хочу послушать, что мы стали бы делать в Венесуэле.
— О, вы знаете, Венесуэла очень далеко…
— Что это с ней случилось? Только что была рядом. Неужто она так отдалилась за эту пару минут?
— Вы даже не представляете себе, насколько… Мы вечно мечтаем о всяких путешествиях, а потом в конце концов начинаем жалеть о родном доме.
— Что это на вас нашло, Франсуа?
Не мог же он признаться мадам Парнак, что жаждет сейчас только одного: чтобы она поскорее ушла и отправилась на тот свет где угодно, но никак уж не здесь.
— Нам надо быть очень осторожными, Соня, — постарался как можно убедительнее произнести не на шутку встревоженный Франсуа. — А что, если ваш муж…
— Минуту назад вы хотели уехать со мной в Венесуэлу! Нам надо обсудить все… подробнее… Я думаю, часика нам вполне хватит, а?
— Боюсь, вам придется уйти раньше…
— Что это с вами, Франсуа? Вы что, хотите, чтобы наше первое свидание стало последним?
— О, умоляю вас, не говорите так! Не говорите так!
Соня никак не могла понять столь резкой перемены в своем воздыхателе. Он зачем-то стал показывать ей цветы, трогательно расставленные по всей комнате.
— Как вы думаете, сколько времени они еще проживут?
— Цветы? Не знаю и знать не хочу.
— Пять-шесть дней, не больше, а потом начнется угасание… С каждой минутой эта красота будет все больше вянуть… Порой спрашиваешь себя, стоит ли жить дальше…
Молодую женщину вдруг охватила смутная тревога, и она подозрительно уставилась на Лепито.
— Но цветы по крайней мере оставят в памяти воспоминание о свежести и красоте, не тронутых тлением, — продолжал молодой человек. — Умереть молодым! Не это ли лучший выбор, если мы хотим оставить живыми прекрасные воспоминания?