Вместо ответа девушка горько расплакалась. А полицейский напустил на себя изумленный вид:
— О-ля-ля! Да что это с тобой?
— Я… не за… Бру… но вы… хожу замуж…
— О Господи Боже! Что это ты болтаешь?
— Бруно — чу… довище… Он меня не любит! И я выхожу за Ипполита!
— За Ипполита Доло?
— Да!
— Я тебе не верю!
— Не верите?
— Нет, не верю!
Пэмпренетта в ярости поднесла к самому лицу инспектора кольцо.
— А это что, по-вашему?
Пишранд внимательно поглядел на ее палец.
— Очень красивое колечко…
— Это Ипполит мне его подарил к свадьбе!
— Правда?
— Клянусь вам!
— Что ж, Ипполиту пришла в голову отличная мысль… А меня ты не приглашаешь на помолвку, Пэмпренетта?
Девушка немного смутилась.
— Обед мы устраиваем дома… завтра в полдень… Я думаю, все будут рады вас видеть…
— Еще бы! Жаль… И тем не менее я желаю тебе огромного счастья с тем, кого ты любишь, Пэмпренетта…
— Ипполит…
— Я имел в виду вовсе не Ипполита…
И полицейский ушел, оставив мадемуазель Адоль в полной растерянности.
Бруно прекрасно знал о скором обручении Пэмпренетты и чувствовал себя глубоко несчастным, и несчастье казалось тем больше и тяжелее, что в эту трудную минуту парень не мог рассчитывать ни на чью поддержку. А потому вполне естественно, что Бруно потянуло на улицу Лонг-дэ-Капюсэн. Но он лишь бродил вокруг, не рискуя подходить слишком близко к дому. Воспоминания о родном гнезде притягивали Бруно, но парень хорошо помнил, что для всех представителей семейства Маспи он — воплощение позора.
И вдруг среди женщин, окруживших тележку бродячей торговки, Бруно заметил свою мать. Сердце у него учащенно забилось. Смущенный и растроганный парень подошел поближе и чуть слышно шепнул:
— Мама…
При виде сына Селестина выронила корзинку и молитвенно сложила руки.
— Матерь Божья! Мой Бруно!
И, не обращая внимания на прохожих, мадам Маспи обняла своего мальчика и стала покрывать его лицо поцелуями. Боясь, как бы один из не в меру прытких зевак не побежал предупредить Элуа, полицейский взял мать за руку и повел в маленькое кафе, где они и устроились рядышком, как влюбленные. Селестина раскраснелась от счастья.
— А что отец?
Она грустно покачала головой.
— Он по-прежнему считает тебя позором нашей семьи… Не думаю, чтобы он когда-нибудь простил… А мне это очень тяжело… потому как тебе я могу честно признаться, мой Бруно, что с тех пор много чего передумала… раньше мне такие мысли и в голову не приходили… Но теперь я уверена, что ты правильно поступил. И, что бы там ни говорил Элуа… тюрьма — штука препротивная…
Бруно прижал мать к себе, обняв за плечи.
— Я очень рад, мама… хотя, ты ведь знаешь, какое у меня горе…