— Мама!
Селестина вздрогнула.
— А, это ты? Гляди-ка, я, кажется, малость задремала…
— Но… где остальные?
— У себя в комнатах.
— У себя?..
Мадам Маспи пришлось рассказать младшей дочери о бурном объяснении с ее отцом.
— Мы наговорили друг другу ужасных вещей, — подытожила она, — но, сама понимаешь, рано или поздно это не могло не прорваться! И потом, Бруно открыл мне глаза… Прости меня, Фелиси, я была тебе такой же плохой матерью, как и остальным…
Девушка опустилась на колени рядом со своей мамой и взяла ее за руки.
— Я не хочу тебя осуждать… Ты же наверняка старалась делать как лучше…
— Это верно… у нас в доме все думали, как твой отец… так чего ж тут ожидать? А мужества понять, что это ошибка, у меня не хватало… Потом появилась твоя бабушка… она произвела на меня очень сильное впечатление… и я оказалась замужем, даже не успев сообразить, как это произошло… Кроме того, я люблю твоего отца, хоть он и не особо того заслуживает…
Однако умиление Селестины быстро сменилось гневом:
— Ох, но когда я слышу, что Элуа говорит о своем, о нашем сыне, так и проглотила бы его живьем!.. И я счастлива, Фелиси, что ты пошла по стопам брата… А вот бедняжка Эстель погибла безвозвратно… Не надо было отдавать ее за того пьемонтца… Но уж Илэра я хорошенько выдрессирую!
Материнские признания настроили девушку на доверительный лад. Она рассказала, что любит Жерома Ратьера и хочет выйти за него замуж. Растроганная Селестина крепко обняла дочь.
— Ты даже не представляешь, как меня обрадовала!
А Маспи Великий, запершись у себя в комнате, долго не мог уснуть — мешали обида, раздражение, горечь и легкие угрызения совести. Наконец Элуа забылся сном, не подозревая, что всего в нескольких шагах жена и дочь замышляют окончательно разрушить его идеалы и еще больше усугубить то, что глава семьи считал позором.
Узнав из донесений коллег, что мадемуазель Сигулес, так ни с кем и не встретившись, легла спать, Пишранд решил утром нанести ей небольшой визит. Из вежливости инспектор отложил это до полудня, не желая вытаскивать Эмму из постели в необычно ранний для нее час. Он отпустил Жерома, и тот бросился на Канебьер в надежде повидать Фелиси до работы.
На звонок полицейского открыла сама Дорада. В домашнем платье она выглядела прелестно. По слегка исказившемуся от страха лицу молодой женщины полицейский понял, что его узнали.
— Что вам угодно?
— Поговорить с вами, мадемуазель Сигулес.
— Но я жду одного человека…
— Вот и прекрасно. Я как раз мечтаю с ним познакомиться!
— Но, месье, по какому праву вы…
— Старший инспектор Пишранд из отдела уголовных расследований.