Цена любви (Ранн) - страница 23

Мы с Карлосом стоим лицом к лицу. Серые глаза его подернуты пеленой. На нем черная футболка… Но он только что стоял обнаженным… Нет, был полностью одет…

Мои глаза привыкли к яркому освещению студии… его походка изменилась. Почему руки висят, как плети? Покатые прежде плечи приподнялись, золотистая кожа побледнела… на пальце черная печатка с пентаграммой… как я не заметила ее прежде?

Он приблизился почти вплотную.

— Бетти, не надо плакать.

Рука с печаткой уже у самого лица.

— Я должна идти, — закричала я незнакомцу с Рамблас.

Что со мной произошло? Почему я пришла сюда? Потеряла рассудок? Случись что-нибудь со мной, кто узнает об этом? Кто ведает, что может произойти?

— Пожалуйста…

Карлос попытался меня обнять. Его рука показалась мне холодной как лед.

— Нет!

Выбежав из студии, состоявшей из углов и света, и все еще ощущая смертельную опасность, я промчалась через сад с лилиями и протиснулась сквозь узкую дверь к улочкам Баррио Готико.

Затем пошла, побежала по старой мостовой, спотыкаясь на своих высоких каблуках, пока не оказалась на большой площади, окруженной зданиями, аркадами, колоннами и кафе; дети гоняли и кормили голубей; неподалеку раскинулся порт с прогулочными кораблями и множеством туристов на набережной. Я осталась в порту, обретая душевное равновесие среди людской толпы, пока оранжевые облака над Средиземным морем не скрылись за рыжеватыми вечерними горами. В моем мозгу роились воспоминания о кладовке Луиса; они глубоко проникли мне под кожу, точно впитавшиеся в холст краски старой картины.

ГЛАВА 5

Этой ночью я спала беспокойно, урывками, или совсем не спала, боясь пошевелиться и одновременно замереть в темноте на одном месте. Стоило только за окном появиться первым предрассветным облакам, как я осмелилась осторожно встать и примоститься у окна возле круглого стола. Повернув латунную лампу так, чтобы не нарушать полумрак, я принялась описывать в своем блокноте подробности происходившего когда-то в кладовке Луиса, фиксировала все жестокости с каким-то сладострастием, не сдерживаясь, испытывая боль от ремня, боль покорности, снова беспомощно надеясь, что эта ночь станет последней. В страхе изливая свои ощущения, возводила барьер из слов. Я перестану бояться этой же ночью, если успею дописать еще засветло. Барселонское солнце уже пробивалось сквозь плотные шторы на окнах гостиничного номера, первые лучи упали на страницы. Дудочник в пестром костюме из поэмы Браунинга пробуждал во мне незавершенные картины бытия, которые вели меня за собой, не позволяя оглянуться. Прижав блокнот к своей груди, я через минуту лихорадочно сунула его в ящик резного комода между бельем.