Внезапно она закричала:
— Поднимайся, Элизабет, поднимайся!
Мерседес склонилась надо мной и начала трясти, пытаясь прекратить смех.
Но я никак не могла остановиться, со мной происходило что-то другое, ужасное…
— Остановись, Элизабет! Встань! — Мерседес шлепнула меня по лицу. — Перестань! Поднимись!
Голова уже раскалывалась от смеха… но я не могла остановиться… Комната опустела, Мерседес растирала мне лицо и руки льдом. Холодная вода стекала мне прямо в рот; я видела капли, блестевшие на руке, и продолжала смеяться. Через открытую дверь в нашу комнату заходили какие-то люди, мелькали их лица, мне приказывали лечь, толкали… «Тс-с»… в ведерке блестел лед… смех не прекращался… «Тс-с».
Двенадцатилетняя девочка смеется… она лежит в ванне под ярким светом… вокруг сверкает лед… на нее смотрят… медсестры, доктора в белых халатах… она пытается выбраться, но ее заталкивают назад… «Тс-с, Куколка Бетти»… ее толкают в лед… Сейчас она утонет… Она смеется, смеется…
Девочка становится мною.
… Я, нагая, лежу на больничной кровати… Пытаюсь выбраться, но сбоку находятся прутья… мои руки и ноги привязаны… кожаные ремни врезаются в тело… надо мной склонились люди в белых одеждах… «Тс-с, тс-с, Элизабет»… они не позволяют мне встать… лица исчезают, в комнате становится темно… я одна в железной колыбели… больше не пытаюсь выбраться оттуда… я скоро умру… я смеюсь без остановки…
Смех утих, в темноту гостиничного номера проникал свет сквозь узкую щель из-под двери… Мерседес лежала возле меня в кровати.
— Теперь тебе хорошо? — спросила Мерседес. — Теперь тебе хорошо?
В голосе звучал страх.
— Не знаю, что произошло, — ответила я. — Показалось, что я в больнице. Ужасно. Мне никогда прежде не приходилось там бывать. На кровати и окнах прутья… Я…
— Пожалуйста, Элизабет, это только сон. Не волнуйся, per favor. Ты слишком много выпила, вот и все.
Она пыталась успокоить меня, но, видимо, и сама разволновалась.
— Сейчас, должно быть, уже шесть. Если мы опоздаем, Родольфо меня убьет. Надо собраться и оплатить счет. Я выступаю сегодня вечером в «Лас Куэвас». Ven chica, пожалуйста, возьми себя в руки. Просто тебе приснился плохой сон.
— Ужасный сон. Не поддается никакому объяснению.
— Может, расскажешь?
Доброта вперемежку с тревогой пробивалась в ее голосе.
— Нет, я и так причинила тебе слишком много хлопот. Хочется забыть его. Кошмар какой-то.
Мерседес вздохнула с явным облегчением. Встала с кровати и раздвинула шторы, в комнату проник мягкий утренний свет. Пытаясь подняться, я вдруг ощутила свой вес; Мерседес рекомендовала мне еще полежать. Но я отказалась и, стараясь не отставать от нее, принялась укладывать чемодан.