Наконец рубль сдался. Алексей поздравил одинокую продавщицу с наступающим, взял два кофе и два пирожных. Себе заварное, Машке - "краковское". Пирожное оказалось изумительным, кофе не хуже.
- А что же ты не спрашиваешь про зачёт? - спросила Машка, аккуратно отхлёбывая кофе.
- Ой, забыл! Мадемуазель, не соблаговолите ли Вы открыть несчастному склеротику тайну получения зачёта в новогодний день?
- Соблаговолю! - скромно опустила ресницы Маша и тут же не выдержала. - Ой, Лёш, знал бы ты как я гонялась за этой Промокашкой. Думала уже всё - конец!
Продавщица включила музыку. "Michele ma belle, Sont les mots qui vont tres bien ensemble[2]", - поплыло по залу, и закачались елочные гирлянды, и даже бумажные снежинки, приклеенные к стёклам витрин, закружились в танце. Маша ела пирожное, запивала маленькими глотками кофе и тоже покачивала головой в такт музыке. При этом она, ни на секунду не останавливаясь, рассказывала о своих сегодняшних подвигах. Как она удивилась, что в новогодний день в институте полно народу. Как долго и безуспешно искала Валентину Петровну, по прозвищу Промокашка. Как уже думала, что ничего не выйдет, но удача ей всё же улыбнулась. И чего ей, бедной скромной второкурснице, стоило уговорить надменную Промокашку сжалиться и поставить зачёт.
Алексей давно проглотил пирожное и забыл про остывающий кофе. Он, не отрываясь, смотрел на Машу, ловя её глаза. Кружились бумажные снежинки, танцевали гирлянды, нежность заволакивала Алексея как ласковое море, и перехватывало дыхание.
- Ты чего, Лёша? - осеклась Маша и глянула ему прямо в глаза.
Алексей молчал - его уже не было, он утонул в этой бездонной Вселенной.
- Лёша! Леша, ты где? - ласково спросила Маша. - Ау!
- Какая же ты красивая! - прошептал Алексей выныривая.
- Ага! Красавица писаная! - ухмыльнулась Маша и тут же опустила глаза. - Лёша, ты меня смущаешь.
Дверь магазина приветливо хлопнула за ними, выпуская на мороз новую партию запахов: "С Новым Годом! С новым счастьем! Заходите ещё". На улице зажглись фонари, медленно закружились хлопья мокрого снега. Машина рука вновь уютно устроилась у Алексея в кармане, говорить ни о чём не хотелось.
Они прошли банк, кафе, рядом с которым толстая женщина ещё продавала горячие пирожки. Сзади остался "Детский мир", как ни странно, там тоже ещё было немало покупателей.
А в сквере было пусто, аллейки уже покрылись снегом. Снег лежал на елях, помнящих Алексея с детства. Снег укрывал тонким слоем ступеньки, и они вновь казались юными. Снег лежал на голове, эполетах и носу Лермонтова, грустно и понимающе смотрящего на предпраздничный город.