Рейнеке-лис (Гёте) - страница 5
Не было: с нею расправился волк, непутевый обжора!
Рейнеке речи лишился от гнева. Но что он там думал, —
Сами додумайте… О государь, перевалит за сотню
Счет подобных проделок волка над дядюшкой-лисом.
Но… умолчу я о них. Будь Рейнеке здесь самолично,
Лучше б себя защитил он. Впрочем, король благородный,
Милостивый повелитель, одно я осмелюсь отметить:
Слышали все вы, как Изегрим речью неумной унизил
Честь супруги-волчихи, с которой ему надлежало,
Хоть бы ценой своей жизни, снять даже тень подозренья!
Лет уже семь или больше минуло с тех пор, как мой дядя
Верное сердце свое посвятил — я сказал бы — прекрасной
Фрау Гирмунде-волчихе. На плясках ночных это было.
Изегрим сам находился, как мне говорили, в отлучке.
Дядину страсть принимала волчиха вполне благосклонно.
Что ж вам еще? От нее вы ни разу не слышали жалоб.
Да, жива, невредима! Зачем же он шум поднимает?
Будь он умней, то, конечно, молчал бы: себя же позорит…
Дальше, — сказал барсук, — начинается сказка про зайца!
Пустопорожняя сплетня! Ужели не вправе учитель[10]
Строго наказывать школьников за невниманье и леность?
Коль не пороть мальчуганов, прощать баловство или грубость,
Как же, позвольте спросить, молодежь мы тогда воспитаем?..
Вакерлос плакался тоже: зимой-де колбаски кусочек
Он потерял! Но об этом уж лучше б скорбел втихомолку!
Слышали все вы: колбаска ворована. Как ты нажился,
Так и лишился!.. И кто упрекнуть бы отважился дядю
В том, что украденный клад отобрал он у вора[11]? Конечно,
Знатным и власть имущим особам, как вы, не мешало б
Строже быть, беспощаднее, — стать для воров устрашеньем.
Стоило б дядю простить, если б он и повесил воришку!
Но самосуд он отверг, уважая особу монарха,
Ибо смертная казнь — это лишь королевское право.
Ах, благодарностью дядя мой все-таки мало утешен,
Как бы он ни был и правым и твердым в борьбе с преступленьем!
Кто же, скажите, с тех пор, как объявлен был мир королевский,
Держится лучше его? Он совсем изменил образ жизни:
Раз только в сутки он ест, как отшельник, живет, угнетает
Плоть и на голое тело надел власяницу; давненько
В рот не берет он ни дичи, ни мяса домашних животных.
Так мне вчера лишь сказал кое-кто, у него побывавший.
Замок он свой, Малепартус[12], теперь оставил — и строит
Келью себе для жилья. А как отощал он, как бледен
Стал от поста, и от жажды, и прочих искусов тяжких,
Кои он стойко выносит, — вы можете сами проверить.
Что ему до того, что здесь его всякий порочит?
Если бы сам он пришел, — оправдался б и всех посрамил бы…»
Только что Гримбарт умолк, появляется, всех озадачив,
Геннинг-петух, и при нем все потомство. На черных носилках