Роксана не могла больше это выдерживать – ни боли и удивления в глазах Люка, ни ужасающего чувства собственной вины.
– Кухня закрыта, хитрец.
Она властно прижала к себе сына еще крепче. Желание развернуться и убежать показалось ей проявлением трусости, и ей стало стыдно. – Гасим свет, Нат. Тебе нужно скорее лечь, а не то лягушкой станешь.
Он засмеялся и воспроизвел лягушачьи звуки.
– Давай, я возьму его – Лили протянула руки к Нату, прежде чем Роксана успела возразить.
Нат намотал на палец кудряшку Лили и расплылся в обаятельной улыбке.
– А ты почитаешь мне сказку? Я больше всего люблю, когда ты читаешь.
– Посмотрим. Жан! – Лили взметнула бровь, с удивлением отметив про себя, что Леклерк до сих пор полирует блестящую поверхность плиты. – Пошли с нами.
– Сейчас, вот только дочищу, – он вздохнул, Лили же сощурила глаза. Слишком часто осмотрительность становится слишком горькой пилюлей. – Все, иду, иду.
Когда они шли по коридору, никогда не упускающий никаких возможностей Нат начал торговаться.
– А можно мне две сказки? Одну ты прочитаешь, а другую – ты.
Голос Ната растворился. Роксана стояла перед Люком и не могла вымолвить ни слова.
– Я думаю… – она убрала дрожь из голоса и начала говорить заново. – Я, кажется, хочу чего-нибудь покрепче, чем кофе.
Не успела она повернуться, как Люк, быстрым, как у змеи движением схватил ее за руку. Ей показалось, что его пальцы дошли до кости.
– Он мой, – голос его был низким, мрачным, устрашающим. – Боже праведный, Роксана, этот мальчик – мой сын. Мой! – Осознание этого ударило его с такой силой, что он стал трясти ее. Голова ее откинулась назад, и ей не оставалось ничего кроме как смотреть на его бледное как снег лицо. – У нас есть ребенок, и ты от меня это скрывала. Черт тебя возьми, да как ты вообще могла не сказать мне о том, что у меня есть сын?
– Тебя же здесь не было! – закричала она, вырываясь из его жестких объятий. Удар ее руки по его щеке ошеломил их обоих. Она беспомощно опустила руку. – Тебя здесь не было, – повторила она.
– Но теперь-то я здесь, – он оттолкнул ее прежде, чем успел бы сделать что-нибудь непростительное. – Я здесь уже две недели. «Не приходи без предупреждения, Каллахан», – процедил он сквозь зубы ее слова. Глаза его отражали нечто большее, чем гнев. Это были душевные муки. – Оказывается, ты это говорила не ради Макса. Ты устанавливала правила, по которым я не мог видеть нашего сына. Ты даже не собиралась ничего мне о нем рассказывать.
– Собиралась, – она не могла выровнять дыхание. Ни разу в жизни она не испытывала страха перед ним, физического страха. Ни разу, до этого мгновения. Казалось, он способен сейчас на все. Она машинально провела ребром ладони между грудями, как будто пыталась открыть доступ воздуху. – Мне нужно было время.