– Жан, – опять повторил Макс, – довольно. Посмотри на его лицо.
Держа в руках розы, с которых капала вода, Леклерк поднял голову. Мальчишка стоял белый, как призрак, только его глаза казались темными и остекленевшими. То, что читалось в его взгляде, было страшнее обыкновенного испуга. Старик только вздохнул и выпрямился.
– Пойду принесу другую вазу, – спокойно произнес он и вышел.
– Папа, – потрясенная, Роксана взяла отца за руку. – Что с ним?
– Все в порядке, Рокси. Иди, погуляй.
– Но, папа…
– Иди, – повторил он и слегка подтолкнул ее.
Она отошла назад в прихожую и притаилась там. Единственный раз в жизни ее отец был настолько занят кем-то другим, что даже этого не заметил.
– Ты огорчаешь меня, Люк, – спокойно сказал Макс. Что-то заныло у Люка в животе, и боль молниеносно промелькнула в его глазах. Ругань и побои не задели бы его, но грусть в голосе Макса глубоко пронзила сердце мальчишки.
– Извините, – он едва мог говорить из-за сдавленного судорогой горла. – Я могу заплатить за нее. У меня есть деньги.
Не прогоняйте меня, умоляло его сердце. Бога ради, пожалуйста, не прогоняйте меня.
– За что ты извиняешься?
– Я не смотрел, куда иду. Я неуклюжий. Дурак, – и все остальное, в чем его обвиняли в течение всех двенадцати лет. – Извините, – опять повторил он, чувствуя еще большее отчаянье и понимая, что сейчас его изобьют. Или хуже – намного хуже – вышвырнут за дверь. – Я бежал, потому что боялся, что она уйдет.
– Кто?
– Женщина. Она пела на углу. Я хотел… – осознав нелепость своих слов, Люк беспомощно посмотрел на все еще зажатую в кулаке банкноту.
– Я понимаю, – и потому, что он действительно понимал, сердце Макса чуть не разорвалось на части. – Она часто здесь поет. Ты еще не раз услышишь ее.
С новым ужасом и недоверием он взглянул на Макса. Насколько страшнее опять обрести надежду…
– Я могу… остаться?
Медленно вздохнув, Макс наклонился и поднял кусок разбитого хрусталя.
– Посмотри: что это?
– Это разбитая ваза. Я разбил ее. Я всегда думаю только о себе и я…
– Прекрати!
От резкого окрика голова Люка отдернулась назад. Он почувствовал, что внутри у него все дрожит и понял, что не сумеет от этого защититься. Если Макс его ударит, то это будет не просто физическая боль: его надежды разлетятся на кусочки так же, как разлетелась стеклянная ваза.
– Да, она разбита, – проговорил Макс, пытаясь сохранять спокойствие. – И совершенно верно, что разбил ее ты. Ты это сделал специально?
– Нет, но я…
– Посмотри на это, – он протянул Люку кусок стекла: – Это вещь. Предмет. Им может владеть любой, кто заплатит его цену. Неужели ты думаешь, что значишь для меня меньше какой-нибудь вещи? – он отшвырнул прочь оеколок, и Люк не смог больше сдерживать пульсирующую внутри него силу. Ты думаешь, я такое ничтожество, что ударю тебя за то, что ты разбил какую-то стекляшку?