Если ты за мной Приедешь, то погостишь у них, побудешь с Ремой, порадуешь ее. Мне кажется, она…»
Но вот как бы сказать маме, что Рема плачет по ночам, ведь она, Исабель, слышала ее плач, когда Рема, крадучись, шла по коридору, потом немного постояла у двери Нино и пошла дальше, а когда спустилась по лестнице (наверное, уже утерев слезы), издалека донесся голос Луиса: «Что с тобой, Рема? Тебе нездоровится?» И воцарилась тишина, ведь дом превратился в одно огромное ухо, а затем послышался шепот и опять голос Луиса: «Ничтожество, какое ничтожество… И прозвучало это почти как холодная констатация факта, перечисление особых примет или, может быть, даже предсказание судьбы.
«… немного больна, и будет очень хорошо, если ты приедешь и побудешь с ней. Я должна показать тебе гербарий и речные камушки, которые принесли мне пеоны. Скажи Инес…»
Вечер выдался такой, как она любила: летали всякие мошки, тянуло сыростью, на ужин подали гренки и флан с манкой и коринками. На берегу ручья беспрерывно лаяли собаки, огромный богомол внезапно приземлился на скатерть, и Нино пошел за лупой, они с Исабель накрыли насекомое широким стаканом и стали дразнить, чтобы посмотреть, какого цвета у него крылышки.
– Выброси эту тварь, – попросила Рема. – Я их терпеть не могу.
– Да это же превосходный экземпляр! – заявил Луис. – Поглядите, как он следит глазами за моей рукой. Ни одно другое насекомое не умеет вертеть головой.
– Что за проклятая ночь! – пробормотал Нене, загородившись газетой.
А Исабель хотелось отрезать богомолу голову, чикнуть ножницами и поглядеть, что будет.
– Оставь его под стаканом, – попросила Исабель Нино. – Завтра можно будет посадить его в муравейник и понаблюдать за ним.
Жара усиливалась, в пол-одиннадцатого уже нечем было дышать. Дети остались с Ремой в столовой во внутренних покоях дома, мужчины сидели каждый в своем кабинете. Нино первым заявил, что хочет спать.
– Поднимайся сам, я потом приду к тебе. Наверху все нормально, – сказала Рема и обняла его за талию; Нино обожал, когда она так делала.
– Ты расскажешь нам сказку, тетя Рема?
– В другой раз.
Они остались вдвоем, если не считать глазевшего на них богомола. Зашедший пожелать им спокойной ночи Луис проворчал, что детям в такой поздний час пора спать; Рема улыбнулась и поцеловала его.
– Ах ты, ворчливый медведь! – сказала она, и Исабель, наклонившись над стаканом, под которым сидел богомол, подумала, что Рема на ее глазах никогда не целовала Нене; а еще ей пришло на ум, что она ни разу не видела такого ярко-зеленого богомола. Исабель чуть передвинула стакан, и богомол рассвирепел. Рема подошла к ней и велела отправляться спать.