Жестокое и странное (Корнуэлл) - страница 200

– И Норрингу было это известно, – добавила я.

– А как же, – воскликнул Марино. – И вот ему доводится узнать нечто странное о том, что какие-то вещи перекочевывают с фермы к этой подруге Уоддела. И опять чертов дипломат снится Норрингу в кошмарных снах, и к тому же он не может подстроить, чтобы кто-то просто так вломился в дом Дженнифер Дейтон, пока Уоддел еще жив. Если с ней что-то случится, неизвестно, как Уоддел поведет себя. А хуже всего то, что он может все выдать Грумэну.

– Бентон, – сказала я, – а ты случайно не знаешь, почему Норринг носил с собой эпинефрин? На что у него была аллергия?

– Кажется, на моллюсков. У него всегда с собой эпинефрин.

Они продолжали беседовать, а я проверила в духовке лазанью и открыла бутылку «кендалл-джексон». Дело против Норринга займет очень много времени, если вообще можно будет что-то доказать, и мне показалось, я где-то понимала, что должен был испытывать Уоддел.

Я позвонила Николасу Грумэну домой только около одиннадцати часов вечера.

– В Вирджинии моя песенка спета, – заявила я. – Пока Норринг на своем месте, он позаботится о том, чтобы меня на моем не было. Они отняли у меня жизнь, но не получат мою душу. Я буду все время апеллировать к Пятой поправке.

– Тогда вам наверняка предъявят обвинение.

– Учитывая то, с какими мерзавцами приходится иметь дело, думаю, это в любом случае неизбежно.

– Ну-ну, доктор Скарпетта. Неужели вы забыли, что за мерзавец будет представлять вас? Не знаю, где вы провели свой уик-энд, а я свой провел в Лондоне.

Я почувствовала, как от моего лица отхлынула кровь.

– Конечно, нет гарантии, что это нам поможет запросто прокатить Паттерсона, – говорил тот человек, которого, как мне долго казалось, я ненавидела, – но я сделаю все, чтобы суд мог выслушать показания Чарли Хейла.

Глава 14

Двадцатого января было так же ветренно, как в марте, но значительно холоднее. Солнце слепило мне глаза, когда я ехала на восток по Броуд-стрит в направлении здания суда Джона Маршалла.

– Сейчас я вам скажу еще кое-что, хотя это вы и без меня знаете, – сказал Николас Грумэн. – Пресса будет вспенивать воду, словно прожорливые пираньи. Мы пойдем рядом, ни на кого не глядя и не оборачиваясь, кто бы там ни был и что бы он ни говорил.

– Мы не сможем найти свободного места на стоянке, – сказала я, поворачивая на Девятую. – Я так и знала.

– Притормозите. Вон там какая-то добрая женщина намерена нам помочь. Отлично. Она уезжает, если сможет развернуться.

Позади меня кто-то просигналил.

Взглянув на свои часы, я повернулась к Грумэну, как спортсмен в ожидании последних наставлений своего тренера. Он был одет в темно-синее длинное пальто, на руках черные кожаные перчатки, его трость с серебряным набалдашником лежала на сиденье, а на коленях он держал видавший виды дипломат.