Ни о чем ином думать сил не было — только о том, как ей худо. Так худо, что даже когда она увидела чьи-то голые ноги, то скорее обрадовалась, чем огорчилась. Барден Каннингем подскочил к ней, на ходу завязывая халат.
— Ох, Эмми, Эмми, — пробормотал он, обозревая ее бледное лицо.
Она торопливо отвернулась, слишком больная, чтобы смущаться скудостью своего наряда.
Мужская рука поддержала ее, и как раз вовремя.
— Мне очень жаль, — срывающимся голосом пробормотала она, когда приступ кончился и Каннингем бережно усадил ее на стул.
— Вы, видимо, все же простудились, — сказал он. Как ни странно, тон был не обвинительным, а скорее сострадательным.
Эмми покачала головой.
— Креветки, — промямлила она. — Это, видимо, креветки.
— Что еще за креветки?
— Ризотто с креветками — по пути сюда. Очевидно, они были не совсем пригодны для еды.
— Да?
— Да. О, простите! — С этим восклицанием она вновь бросилась к раковине, и ее снова вырвало.
Она чувствовала себя так, словно ее долго били-колотили, и без всякого протеста подняла на него глаза, когда он этого потребовал.
— Бедная маленькая Эмми, — захлопотал он над ней, обтирая ей лицо. — Ну как вы?
— Замечательно, — храбро отвечала она и решительно поднялась на ноги, которые тут же подогнулись.
Рука Бардена крепко обвилась вокруг ее талии.
— Обопритесь на меня, — предложил он, что и было выполнено. Он медленно препроводил ее обратно в постель, заботливо усадил и откинул волосы со лба.
— На кого я похожа! — вырвалось у нее раньше, чем она успела остановиться.
Барден поглядел на нее сверху вниз, помедлил и затем невозмутимо сообщил:
— Вы замечательно выглядите. Это ее обеспокоило так сильно, что сердце в груди заколотилось как бешеное.
— Вы пьяны, — обвиняюще произнесла она. Ответом ей был смех.
— Вы определенно приходите в себя, — улыбнулся он и приказал:
— Посидите спокойно. — Эмми хотелось лечь и проспать до Рождества. А он тем временем вернулся со свежей мужской рубашкой. — Ваше одеяние совсем промокло, — доверительно поведал он.
Эмми, в последнее время занятая лишь проблемой освобождения от содержимого своего желудка, опустила глаза на ночную рубашку. Та действительно окончательно промокла и совершенно прекратила скрывать наготу.
— Ой! — возопила Эмми. Тонкие лямки сползли ниже некуда, и грудь, хотя и не слишком большая, но и не маленькая, оказалась открытой для всеобщего обозрения, подчеркиваемая облепившей ее снизу прозрачной тканью. Быстрым движением она скрестила руки, прикрываясь.
Пока она мысленно металась, не зная, куда скрыться от позора, Барден предложил свой выход: