Передавая записку Жукову, Сталин сказал:
– Приказ Ставки о вашем назначении будет отдан, когда прибудете в Ленинград.
– Ясно, товарищ Сталин… Разрешите мне взять с собой двух-трех генералов, которые могут быть там полезными мне.
– Берите кого хотите…
Вскоре генерал армии Жуков вошел в кабинет начальника Генерального штаба маршала Шапошникова. Все здесь было знакомо и так дорого Георгию Константиновичу, что у него заныло сердце. Огромный стол, за которым он провел семь тяжких месяцев – в раздумьях, поисках решений, изучениях карт, донесений, сводок, самых различных других документов, вначале кричавших о зреющей войне, а потом будто пропитавшихся кровью сражений, которые развернулись с севера до юга западных районов страны… Тот же мелодичный звон часов в резном футляре, возвышавшемся в дальнем углу, знакомая, на бронзовой стойке, настольная лампа с зеленым абажуром в бронзовой оправе, подставки для карт…
Борис Михайлович Шапошников выглядел очень усталым. Лицо темное, с проступавшей болезненной серостью; ввалившиеся глаза будто просили пощады.
– Трудно, Борис Михайлович? – дрогнувшим голосом спросил Жуков, пожимая маршалу руку, поднявшемуся ему навстречу из-за стола.
– Каторга, батенька мой, – тихим голосом ответил Шапошников. – Война для штабистов – немилосердный и абсолютно бескомпромиссный экзамен. Невыносимо не только умственно, психически, но и физически. – И тут же неожиданно сказал, может, самое главное сейчас для Жукова: – Мы с Верховным размышляли, как может сложиться судьба войск Ленинградского фронта, если немцам все-таки удастся взять город…
– Вопрос так передо мной пока не ставился. – Голос Жукова сделался гуще, в нем чувствовалась решительность. – Мне даны полномочия сделать все, чтоб спасти Ленинград.
– Я тоже очень надеюсь на вас, батенька мой. Но вам придется в своих решениях столкнуться, пожалуй, с самым умным и хитрым полководцем Германии. Генерал-фельдмаршал фон Лееб весьма образован, опытен и жесток… Армиями управляет искусно. Так что больше вдумывайтесь в то, что Лееб будет считать невозможным и немыслимым для сил вашего фронта, и старайтесь делать именно это – наперекор его предвидениям. И не спешите с решительными шагами, пока не создадите явного преимущества в силах хотя бы на одном-двух направлениях… И все-таки, – голос маршала стал еще глуше и болезненнее, – мы должны держать в уме, как спасти армию, если обстановка станет для нас неуправляемой.
Слова начальника Генерального штаба отдавались в сердце Жукова холодной тревогой, хотя в них содержались известные ему истины. Применительно к сегодняшнему Ленинграду эти истины приобретали устрашающую значимость, заставляли думать о непредвиденных необходимостях, с которыми придется там столкнуться, и властно звали навстречу смертельным опасностям. В этом – был Жуков…