Он откинулся назад, — так, чтобы Джиллиан рухнула на него, защищая ее своим телом от твердого камня. Языки сплелись. Колени соприкоснулись. Руки скользили, робко задерживались на мгновение, и снова принимались за исступленные ласки. За окном то и дело вспыхивали молнии, но над ними двумя сомкнулась непроглядная темнота пещеры, — точно кто-то набросил плотный и душный плащ. Дождь хлестал в узкую щель окна, гулко барабанил по камню. Но Катберт не замечал сырости, не задумывался о ливне. Все его чувства подчинила себе Джиллиан. Вот так буйная, могучая, многоводная река приводит в действие гигантские гидравлические турбины… В ушах у него шумело, и вскипала кровь, и огонь разливался по жилам с каждым ударом сердца, с каждым толчком участившегося пульса.
Вся она — длинные, стройные ноги, и округлые, нежные груди, и жадные губы, и напоенный медовой сладостью, настойчивый, предприимчивый язычок… Катберт гладил, и целовал, и покусывал нежную кожу подбородка, и шеи, и плавный изгиб плеча. Но каждый игривый укус только распалял его голод, каждое прикосновение пальцев к ее бедрам и талии пробуждало к жизни крохотные язычки пламени. Далтон откатился чуть в сторону, — так, чтобы Джиллиан было удобнее, — запустил руку под эластичную футболку, нащупал маленький упругий сосок…
Вытянувшись сверху, обхватив его ногами, прильнув к нему всем телом, Джиллиан изумлялась про себя: что за неодолимую магию Катберт творит каждым прикосновением, каждым движением пальцев и языка! Никогда еще не пылала она пламенем настолько жарким. Никогда не желала так ни одного мужчину. И мгновенная мысль эта настолько ее встревожила, что молодая женщина оторвалась было от любимого, приподняла голову… Дыхание ее, прерывистое и частое, заглушало шум дождя за окном.
— Катберт…
— Знаю, все знаю, — глухо отозвался он. — Ты не хочешь повторять ошибок десятилетней давности.
Он запустил пальцы во влажные огненно-рыжие пряди, не давая молодой женщине повернуть голову ни вправо, ни влево. Глаза его, приобретшие оттенок обсидиана, пылали темным огнем: обжигающую власть этого взгляда Джиллиан ощущала даже во тьме.
— Однако скажу тебе, — так, для справки, — я — не Чарли Донован.
Джиллиан со всхлипом перевела дыхание.
— Я знаю. Мне и в голову не приходило… Я вовсе не хотела дать понять, что…
— А сейчас — совсем не то, что было десять лет назад.
И с этими словами Катберт притянул ее голову к земле и поцеловал, — с властной, исступленной требовательностью. Неистово впился в ее губы, словно доказывая, что он нисколько не похож на ее первую любовь, — на обворожительного, бесхарактерного франта. Джиллиан чувствовала, как этот бешеный порыв захлестывает ее, подчиняет и сокрушает, но и в ее душе уже пробудилось нечто первобытное, столь же стихийное и неуправляемое. В этой пещере, во тьме, на холодном каменном полу, пока за окном искрами рассыпались молнии и гулко грохотал гром, Джиллиан Брайтон, эмансипированная женщина двадцатого века, на мгновение ощутила примерно то же, что, должно быть, испытывали индианки племени зуни много веков назад, когда мужчины их возвращались с охоты и требовали своего.