Теперь все спартанцы глядели на Аристона.
– На что ты намекаешь, собака? – спросил пентекост.
– Я был с ним на триреме великого Бразида. И знаю, что команда взбунтовалась, когда он ступал на борт корабля. Ведь он стал затычкой тому самому отверстию, из которого когда-то вылез на свет…
– Заткнись, собака! – вскричал Орхомен.
– Ха! – усмехнулся илот. – Любовничек! Ах ты, благородный развратник! Скажи, педераст, как ты до этого докатился? У нас мужчины обычно ложатся с женщинами. А тебе не важно! спереди или сзади – все едино, о благородный поклонник самого низкого из пороков! Но только не говорите мне о чести, господа мои! Ведь вы любите мальчиков, а ваш единственный герой, не опозорившийся на Сфактерии, осужден за инцест… какое милое, благозвучное слово… а значит лишь то, что его застукали, когда он брю-хатил собственную мать… За что и был осужден судом эфоров!
– Он лжет! – хрипло выкрикнул Орхомен, но его голос сорвался.
– Златокудрый юноша, по которому, наверняка, сохли все наши любители мальчиков, ты знал когда-нибудь женщину? – спросил один из спартанцев, стоявших неподалеку от Аристона.
– Да, – кивнул Аристон.
– А… обвиняли ли тебя в суде эфоров? Говори, юноша. Мне нравится твое лицо. Только скажи, что этот грязный клеветник, этот пес лжет, и он не доедет живым до Афин, обещаю тебе. Ты действительно обвинялся в столь кощунственном преступлении.
– Да, – сказал Аристон.
– Но он невиновен! – вставил Орхомен. – Клянусь…
– Спросите его, что постановил суд, – сказал илот.
Так что у спартанцев наконец нашлось оправдание. Боги хотели их поражения, ибо в спартанские ряды затесался фармакос, козел отпущения. Тот, кто приносит несчастье. Существовал только один способ снять с себя проклятие богов: фармакос должен умереть.
«А я – помогите мне Зевс, Аид и Геката! – должен предотвратить это, – думал Орхомен. – Предотвратить любой ценой. Но почему? Потому что в словах грязного раба, в том, что он растрезвонил на весь свет, была доля правды? Да. И поэтому тоже. Отчасти. В значительной степени мерзавец правильно подметил. Но он понял не все. Никакие слова не могут полностью, целиком, всеобъемлюще выразить смысл понятий. Даже слово любовь. Итак, я люблю его. И при том ненавижу, хотя разве это не две стороны одной медали? В данном случае ненависть – более достойное чувство. Из-за этого хорошенького безмозглого поросенка я уже лишился блестящего будущего, пережил страшные несчастья. За это он должен жить и мучиться. Мертвые не чувствуют боли, ясно вам, болваны? Вот в чем причина! Существует двадцать тысяч разных причин, по которым – Аид забери его! – я не хочу, чтобы Аристон умирал. Потому что я люблю его, потому что ненавижу. И еще по многим другим причинам, которых я даже сам не знаю.