– Скажи ему! – свистящим шепотом произнес Орхо-мен. – Я тоже хочу послушать твою версию. Хотя… лучше, наверно, его предупредить… Тебе, видно, на роду написано убивать мудрецов… а он явно мудрец…
– Говори, курос калон, – повторил афинянин.
– Зачем? – спросил Аристон. – Какой от этого прок?
– Ты когда-нибудь видел, как хирург вскрывает нарыв? – спросил афинянин.
Аристон рассмеялся. Его смех льдышками рассыпался в воздухе. И сразу стало холодно.
– Тебе охота захлебнуться в гное, незнакомец? – сказал он.
– Я хороший пловец, – ответил афинянин. – Говори, сын мой.
– Прекрасно. Я внебрачный ублюдок. Я спал с родной матерью. Убил собственного отца. Я…
Он осекся. Безобразный мужчина смотрел на него, улыбаясь.
– У меня впереди целый день, златокудрый мальчик, – сказал он. – И больше терпения, чем ты можешь себе вообразить. Однако я должен предупредить тебя: только правда приносит исцеление. Тебе это когда-нибудь приходило в голову?
– Правда? – прошептал Аристон. – Что есть правда, незнакомец? Разве она существует? Разве в мире существует что-нибудь, кроме похоти и кошмара? Разве жизнь не состоит лишь из безумия, горя и боли?
– Не знаю, – сказал афинянин. – Но ведь я ничего не знаю. Скажи, курос… когда тебя вели сюда, ты проходил через Акрополь?
– Да, – кивнул Аристон.
– Неужели он не прекрасен?
– Прекрасен, – сказал Аристон.
– Но разве это не часть жизни? Я имею в виду красоту, гармонию линий, элементов, пропорций. Неужели ты никогда не встречал прекрасной девушки, с песней спускавшейся по тропинке, когда почти все деревья стоят в белом цвету?
– Да, – выдохнул Аристон. – О да!
– Ну вот и начни с этого. Расскажи мне… о ней.
И внезапно Аристон услышал откуда-то издалека голос:
– Ее звали… Фрина. И она была прекрасна, как звездная ночь. Ее походка была… музыкальной. А руки так нежны! Ее губы…
Не веря своим ушам, он понял, что это его голос!
– Продолжай, сын мой, – сказал афинянин.
И Аристон рассказал. Рассказал все. Слова, вырывавшиеся наружу, царапали, раздирали горло. Они имели вкус желчи, соли и крови. Но Аристон уже не мог остановить их поток. Он должен был выплеснуть все. Все до конца.
Афинянин не прерывал его, только повторял: «Продолжай, курос» всякий раз, как Аристон замирал, чтобы перевести дыхание.
Но когда юноша наконец завершил свою повесть, мужчина наклонил большую лысую голову и просто сказал:
– Я дурак. У меня нет ответов на это. Но, может…
– Может, что? – спросил Орхомен.
– Я задаю вопросы, но никогда не отвечаю на них. Ибо я уродливый старый дурак, который ничего не знает. Но я спрашиваю: может быть, столько страданий вместилось в такой короткий отрезок жизни, чтобы потом, в гораздо более длинный период, человек узнал огромное счастье? Разве не может он обрести любовь, самообладание, спокойствие, мир? Даже… мудрость, хотя большинству людей в этом отказано… Может, он не просто мальчик, за которым будут бегать женщины и извращенцы? Разве я не угадал в нем истинной глубины?